Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

Мне рассказывал позднее Голицын, что ему как-то пришлось председательствовать на Демянских выборах, и Дирин все время подкладывал в ящик лишний шар, чтобы иметь затем повод для обжалования их. Только когда Голицын потребовал, чтобы все засучили рукава, Дирин со злобой бросил в ящик свой шар, и после этого счет оказался правильным. Дирин женился на крестьянке, кажется, из Молвотиц, красивой и умной, которая его понемногу прибрала к рукам, и, говорят, распоряжалась и уездом. Позднее Демянск стал присылать в Губернское земское собрание профессора О. А. Гримма, директора первой в России Никольской рыборазводной станции, немало сделавшего для развития рыбного дела.

Валдайский уезд вначале присылал бывшего председателя Губернской земской управы Нечаева, человека всеми уважаемого. В 1894 г. он (в то время председатель где-то казенной палаты) высказался в Новгороде за конституцию, и получил за это «высочайший» выговор. В то время это было наказание, законом не предусмотренное, но практикой с начала 60-х годов установленное для более или менее крупных чиновников, соблазнявшихся либеральными учениями (в частности, как кто-то сказал — «для поврежденных юридическим образованием»). Все время при мне Валдай был представлен Кршивицким, человеком умным и работящим, позднее дававшим тон уезду. В Валдае был одно время предводителем дворянства некий Штриттер, бывший чиновник Министерства внутренних дел. Дворянство он получил по чину действительного статского советника, и возобновил, таким образом, старую традицию, что в императорской России «чин» был важнее «породы». Надо сказать, что Штриттер, кроме Кршивицкого, был и умнее, и, во всяком случае, и культурнее большинства валдайцев, среди которых долго играли роль два брата Мельницких, типичные армейские офицеры, оба ограниченные, а один из них еще настолько скупой, что, говорят, не женился, чтобы не было лишних расходов. Другой из них любил, кстати и не кстати, повторять, что он «верит в Бога и безгранично предан своему царю». После революции он, впрочем, оказался одним из немногих последовательным правым, и, несмотря на свои 70 лет, во время гражданской войны пошел добровольцем в ячейку своего бывшего полка. Штриттер был первым и, кажется, единственным на севере хозяином, поставившим у себя птицеводство на крупных и, несомненно, капиталистических началах. Из его рассказов было ясно, что наиболее трудным было наладить сбыт: хорошую цену давали только большие столичные рестораны, а чтобы установить с ними прочные связи, необходимо было иметь всегда в запасе чуть ли не тысячи штук откормленной птицы, что мелким хозяйствам было недоступно. В конце концов, я, впрочем, боюсь сказать, было ли его хозяйство рентабельно, как он говорил, или же, как и вообще северные хозяйства, было скорее дорогой игрушкой богатого человека.

В Валдайском уезде поселился, выйдя в отставку, очень красочный, по всем отзывам, генерал Косаговский (лично я его не знал), организовавший персидскую казачью бригаду, на которой последние годы держалась власть династии Каджаров. Когда после русской революции из этой бригады были удалены русские офицеры и их заменили персы, унтер-офицеры без всякого образования, один из них, Риза-хан, вскоре сам стал шахом. Про Косаговского говорили, что он завел у себя в имении целый гарем, и вообще делал все, чтобы возбудить против себя местных крестьян, в результате чего и был расстрелян уже в первые месяцы после Октябрьской революции.

Боровичский уезд пересекался поперек Николаевской дорогой, и в нем было около нее много мелких владельцев, полудачников, способствовавших оживлению его культурной жизни. В нем больше всего оставалось и старых коренных помещиков, в массе, однако, обедневших. Отсюда вышли Горемыкин, Коковцев, гнездами сидели здесь Аничковы и Панаевы, и надо признать, что большинство всех их было людьми культурными, не походя в этом на массы помещиков других уездов. Во главе их стоял в то время Д. В. Стасов, менее известный брат Владимира Васильевича, но такой же чистый и хороший человек. Когда я с ним познакомился, ему было около 70 лет, но он оставался все таким же энтузиастом, как в молодости, и моральной оценкой его все дорожили. Я уже упомянул, что когда я вступил в Губернское земское собрание, там страстно обсуждался вопрос о принятии на себя Губернским Земством дела начального народного образования, что, однако, было отвергнуто. После этого, так как я был в числе голосовавших против него, я считал себя морально обязанным провести в нашем Старорусском уезде то, что тогда называлось «всеобщим» народным образованием, и в 1900 г. мое предложение об открытии новых 67 школ в течение 10 лет было принято. После этого в Губернском земском собрании Стасов подошел ко мне и поблагодарил меня за это, точно это была личная моя ему услуга.

Аничковых я знал четверых. Самым симпатичным из них был Иван Васильевич, член Новгородского Окружного Суда, большой любитель наших древностей. Брат его Евгений был либеральным приват-доцентом по истории общей литературы, и в Новгородской жизни участия не принимал. Судьба свела меня с ним только в Польше в 1915 г., где он, уже пожилой человек, был прапорщиком в штабе 25-го корпуса; нас обоих вьюга захватила в Стопнице, наши автомобили застряли в снегу, и мы затем целую ночь ехали с ним 60 верст в крестьянской подводе до Келец. Поразила меня тогда его фраза о его странной судьбе, что он, старый либерал, попав в Польшу, становится здесь понемногу антисемитом. Еврейский вопрос на западе России был тогда определенно больным, и антисемитизм заражал часто людей, казалось бы, наиболее к нему не восприимчивых. Впрочем, мне к нему еще придется вернуться.

Двоюродный брат этих Аничковых, человек очень бесцветный, был одно время предводителем в Боровичах, а его брат Дмитрий, адъютантствовавший в Петербурге, считался ярким либералом. В Японскую войну он попал в Сибирские казаки, и потом рассказывал, что известие об убийстве Плеве приветствовали на позициях их дивизии криками «ура». Перед Аничковым предводителем в Боровичах был старик, отставной горный инженер Михель, с которым постоянно случались разные анекдоты. Много смеялись, например, над казусом, что в Чудове его спутник по купе захватил по ошибке его штаны, и Михель, вылезший в Волхове, оказался в трагикомическом положении. Из Боровичского уезда был и один из первых членов Государственной Думы от Новгородской губернии Корсаков, умный и знающий адвокат и порядочный человек, однако, в местной жизни не принимавший почти участия.

Устюженский уезд присылал только одного интересного гласного, петербургского мирового судью Окунева, инициатора в России судов для малолетних преступников. Помнится мне его рассказ, как в находящейся под его наблюдением колонии для них он наладил производство «старинных» икон, причем для придания металлическим ризам вида древности, по ним стреляли из дробовика. Как тогда хохотали над Окуневым, что исправления воришек он добивается путем обучения их подделкам.