Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

В те дни производился ремонт Софийского собора, и архиепископ Гурий привлек к нему наиболее известных тогда знатоков искусства во главе Д. П. Боткиным. Не жалел Гурий и средств; однако, когда работа была закончена, ее стали с разных сторон критиковать, чем бедный старик был очень огорчен, ибо сам в вопросах искусства плохо разбирался, и не думал, что и Боткин тоже не достаточно в них компетентен. Между тем, Д.П. — знаток западной и особенно голландской живописи, древнерусскую знал, по-видимому, очень мало.

Позднее архиепископ Арсений образовал еще епархиальный музей, в котором был ряд замечательных икон; среди них выделялась икона Спасителя работы Симона Ушакова. Этому художнику ставили часто в укор его итальянизм, и, действительно, меня как-то поразило сходство этой иконы по тонам со знаменитой «Ледой» Корреджио, которую я перед тем незадолго видел в Вене.

В Новгороде в то время существовал уже частный музей Передольского, позднее, незадолго до революции купленный в казну. Как и многие другие подобные музеи, составленные частными лицами, в нем, наряду с ценными находками во время производившихся им долгие годы раскопов, преимущественно в районе Рюрикова Городища, было немало и дребедени. Но, к сожалению, изучение его собраний было мало кому доступно, ибо характер у Передольского, как говорили, был не легкий и, особенно с годами, он мало кого допускал в свой музей. Я в нем был всего один раз благодаря графине Медем, предложившей мне еще в первые годы поехать туда с нею. Что-то из всего этого сохранилось?

Любители местной старины всегда были в Новгороде, но в 1897 г., кроме Передольского, еще ни о ком из них не говорили, и на сохранение ее внимания не обращали. О замечательной работе Юкина по обнаружению старинных фресок и реставрации живописи стали говорить только в последние годы перед революцией. Припоминается мне, между прочим, этот фанатик своего дела, когда в январе 1917 г. вместе с несколькими другими гласными был я в церкви Феодора Стратилата и видел там Юкина, работающего в ее куполе, несмотря на то, что в церкви была температура ниже нуля.

Познакомился я в Новгороде с местным антрепренером и актером Мерянским (Богдановским), издававшем также «Волховский Листок». Жаловался он постоянно на цензуру, но, кажется, главные неприятности с нею у него были из-за его выпадов, которые имели исключительно личный характер.

После Губернского земского собрания я конец зимы провел в Петербурге. Отец записал меня тогда кандидатом в члены Английского Клуба, и в марте 1898 г. я и был им выбран. Если не ошибаюсь, для этого надо было получить не менее 6/7 белых шаров, но избрание было в это время легче, чем раньше, когда очереди вступления в число 400 членов приходилось, как и в Москве, ждать годами. Английский Петербургский клуб был клубом преимущественно высшего чиновничества и земельного дворянства. Высшая аристократия собиралась на Морской в Яхт-клубе, где бывали и великие князья. Недалеко от Английского Клуба на Дворцовой набережной помещался «Новый Клуб», посещавшийся преимущественно военной богатой молодежью, и, наконец, на Невском шла большая игра в Сельскохозяйственном клубе, собиравшем представителей свободных профессий. Кстати, азартные игры официально нигде не разрешались, но в определенные дни после полуночи в задних комнатах клубов они шли везде. Они были значительным доходом клубов, ибо каждая метка производилась новой колодой, чтобы предупредить шулерство, а за карты клубы взимали приличную приплату.

Английский клуб, в котором отец был членом уже много лет, помещался в собственном очень нарядно отделанном доме (может быть, с избытком позолоты). Ведали им 9 выборных старшин, — должность, считавшаяся почетной и требовавшая хороших средств, ибо полагалось, что дежурный старшина приплачивает из своего кармана за улучшение субботнего обеда, на который собиралось человек до ста. В эти дни в клубе бывало и немало гостей, приезжих из провинции. После обеда расходились по трем этажам дома: кто в бильярдную, кто в кегельбан (где особенно отличался мой бывший профессор Мартенс), большинство же усаживалось за карточные столы.

Я в клубе бывал довольно редко. Вначале я играл в винт и, если не ошибаюсь, в 1907 г. не возобновил своего билета. В то время смеялись, что я упустил случай стать со временем бесплатным членом клуба — привилегия старейших по году их избрания членов, а я был при избрании на много моложе всех остальных его членов. Стариков в клубе было большинство, и среди них выделялся граф Гейден, праздновавший уже 50-летие пребывания в адмиральских чинах и мичманом участвовавший в Наваринском бою, в котором его отец командовал русской эскадрой. Изредка он еще бывал в клубе, где рассказывали, что, играя в вист со своим 80-летним братом, еще в 60-х годах бывшим начальником Главного штаба, но на 10 лет его младшим, он кричал на него при спорах о неправильном ходе: «Молчи, мальчишка!».

Среди моих клубных партнеров по винту запомнились мне несколько лиц, не раз упоминавшихся в общественной жизни и тогда, и позднее. Из стариков отмечу И. Н. Дурново, бывшего раньше министром внутренних дел, а тогда занимавшего пост председателя Комитета Министров. Человек он был, несомненно, не крупного ума, но всеми считался порядочным, в отличие от своего дальнего родственника П. Н. Дурново, у которого и тогда, и позднее была репутация умницы. И. Н. Дурново отличался от своего однофамильца и своим добродушием, которого у того и в помине не было. Другим моим партнером-стариком был генерал Авинов, молчаливый и хмурый, напоминавший мне известную картину «Сдача Шамиля», на которой он изображен молодым капитаном. Винтил я в клубе также с будущими министрами Кривошеиным и А. Треповым. Кривошеин был скромного происхождения (если не ошибаюсь, сын каптенармуса Варшавской цитадели), и сделал карьеру без всякой чужой помощи. Ему придавал воинственный вид шедший через все лицо глубокий шрам, происхождение коего мне объяснил А. И. Гучков: в молодости Кривошеин ухаживал в Москве, по-видимому, с успехом, за какой-то девицей, за которой ухаживал также некий Гатцук, сын издателя известного тогда календаря Гатцука и менее известной «Газеты Гатцука». Гатцук пустил про Кривошеина какую-то грязную сплетню, что вызвало их дуэль на эспадронах, на которой Гучков был секундантом. Гатцук нанес Кривошеину страшный удар по голове не то, когда тот упал, не то, когда дуэль была приостановлена, за что потом судился, и был осужден за нарушение правил дуэли. Еле выжив от этой раны, Кривошеин женился на Е. Г. Карповой, дочери московского профессора истории и сестре жены моего двоюродного брата В.В. фон Мекк. После этого он перебрался в Петербург, где и стал делать быструю карьеру. Когда я с ним познакомился, это был выдержанный, спокойный человек, несомненно, умный и умевший, когда нужно, показать товар лицом.