Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

В Новгороде я не помню таких случаев, и получившие большинство голосов обыкновенно сразу же утверждались губернатором, после чего происходили за губернским «столом» выборы на губернские должности. Только раз Медем не утвердил сразу выборов по Кирилловскому уезду, где все три выбранные после смерти Богдановича кандидата совершенно не отвечали тогдашним представлениям о предводителе. Губернский «стол» мог пересмотреть выборы уездов, и поэтому я предложил произвести за ним выборы Кирилловского предводителя, но мое предложение было отклонено во имя самостоятельности уездов. Медем утвердил потом предводителем, но лишь после вторичных выборов, одного из трех выбранных первоначально, человека смирного, но мало культурного и пьяницу.

В 1899 г. в последний раз был выбран губернским предводителем Васильчиков, через год назначенный губернатором, а в 1902 г. почти единогласно был выбран на его место Голицын. Обычно после избрания своего новые уездные предводители угощали обедом своих избирателей (независимо от того, были ли они их сторонниками или противниками), а затем все уезды объединялись для чествования губернского предводителя. Все это происходило в Новгороде в доме дворянства, где помещалось и, так называемое, Благородное Собрание — в сущности, клуб новгородского чиновничества, буфет которого и устраивал все эти обеды. Первое чествование Голицына сопровождалось вечером основательной попойкой, затянувшейся почти до утра и о которой у меня осталось порядочно курьезных воспоминаний, из коих приведу только одно, показывающее, как изменились с тех пор понятия. Тогда (это было, ведь, уже в 1902 г.) Васильчиков и Колюбакин — правда, бывшие оба навеселе — могли долго спорить о том, что такое «интеллигенция», и существует ли она в России. Васильчиков ее отрицал, как отдельную социальную группировку. Колюбакин, наоборот, ее защищал. Теперь, когда из России этот термин распространился по всему свету, как-то даже смешно вспомнить, что еще так недавно возможность существования соответствующей ему общественной группировки могла вызывать столь горячие споры…

Весной 1899 г. отец купил дом на 12-й линии Васильевского Острова, за Средним проспектом. Район этот был, по тогдашним понятиям, очень отдаленный, и многие наши знакомые удивлялись, что мы забрались в такую глушь. Принадлежал дом адвокату Зеленко, незадолго перед тем судившемуся и осужденному в ссылку по громкому делу о мошенничестве. У Зеленко были большие связи среди высокопоставленных пожилых людей, падких на женский пол. Рассказывали, что он устраивал им обеды, на которые приглашал и красивых женщин не слишком строгого поведения, а затем пользовался этими знакомствами, чтобы устраивать те или иные дела. По-видимому, у него были большие связи и в жандармском миру, и в числе бывавших у него были начальник дворцовой охраны генерал Черевин и жандармский генерал князь Туманов.

Осужден был Зеленко по довольно курьезному делу: у отставного генерала Попова, потомка Потемкинского секретаря, было два сына, одного из которых он по завещанию лишил наследства за женитьбу против его воли. Обделенный обратился за советом к Зеленко, и по его указанию подал прошение об уничтожении завещания, как несправедливого, в Собственную Его Величества Канцелярию по принятию прошений. Это было учреждение с довольно оригинальной компетенцией, возможной только при абсолютистском строе. Оно рассматривало всевозможные прошения по вопросам, выходившим из рамок закона или даже противоречащим ему. По идее оно было коррективом к случаям, когда по латинскому выражению «Summum jus, summa injuria esto» [24] «Высшее право — высшая несправедливость», т. е. слепое исполнение закона ведет к крайней несправедливости. — Примеч. сост. , но в действительности понемногу в Канцелярии выработалась практика не представлять на утверждение Государя решений, идущих вразрез с законом. Поэтому и прошение Попова, вероятно, не имело бы успеха, если бы пошло нормальным порядком, но Зеленко это и не интересовало; при Канцелярии состоял всегда жандармский офицер, вероятно в воспоминание о тех временах, когда по легенде Николай I, назначая Бенкендорфа первым шефом жандармов, дал ему платок, дабы утирать слезы вдов и сирот. В тот момент при Канцелярии состоял в этой должности молодой офицер Меранвиль-де-Сен-Клер, приятель Зеленко, которого тот убедил поехать к брату наследника Попова, унаследовавшему все состояние, и передать тому, якобы от имени управляющего Канцелярией барона Будберга, что Государь возмущен завещанием его отца и что Будберг советует ему добровольно поделиться наследством с братом. Оба Поповы были, как говорили, люди хорошие, но недалекие, и этот без всякой проверки согласился на раздел, но его тесть отправился проверить все к Будбергу, где и выяснилась вся махинация Зеленко. Ссылка на житье, к которой были присуждены оба мошенника, как я уже говорил, была очень несерьезным наказанием, особенно для людей богатых, а Меранвиль еще до суда успел жениться на богатой собственнице известных тогда в Петербурге Воронинских бань. Из ссылки после отбытия наказания он перебрался в Ниццу, где о его процессе ничего не знали, и перевел туда все женино состояние, что дало ему возможность после революции оказывать помощь многочисленным русским эмигрантам, заброшенным судьбою на юг Франции; в это время он именовал себя «маркизом», не знаю, насколько законно, но, во всяком случае, он вполне искупил своей добротой погрешность своей молодости.

В доме Зеленко, когда отец купил его, жил квартирант князь Лев Кочубей, брат Виктора Кочубея, бывшего долгие годы начальником Главного Управления Уделов. Лев Кочубей, человек легкомысленный, быстро спустил свое значительное состояние и в ту пору был весь в долгах, перебиваясь случайными заработками на различных аферах. Часто носил он шляпу с очень широкими полями, якобы, чтобы напомнить фразу из «Полтавы»: «Богат и славен Кочубей, его поля необозримы», ибо настоящих полей у него уже не было. Поэтому, в 1905 г. все были удивлены известием о пожертвовании им миллиона рублей в образованный тогда комитет по воссозданию флота на добровольные пожертвования, и сперва не могли понять, откуда у него взялись деньги. Позднее говорили, что за его спиной стояли иностранные аферисты, надеявшиеся тогда продать России южноамериканские военные суда или получить выгодные заказы на постройку новых судов.

Когда отец въехал в дом после Кочубея, ему первое время так надоедали своими телефонными звонками разные кредиторы Кочубея, что он попросил переменить ему номер телефона. Кстати, телефон явился тогда у нас в доме новостью, ибо, хотя он существовал в Петербурге уже ряд лет, мои родители, живя в центре города, не чувствовали в нем потребности.