Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

Более понятно поведение Александра I, простившего жену, когда после смерти Охотникова она пришла сообщить царю, что она беременна от умершего, и предложить ему развестись с ней. По-видимому, Александр считал, что его собственное поведение, далеко не безупречное, давало и ей право быть ему неверной. Более странно, однако, отношение ко всему этому Императрицы Марии Федоровны, которая, не осуждая измен ни сына, ни невестки, находила, что всему виной было слишком строгое отношение последней к первым изменам мужа.

По словам Марии Федоровны, в виду бедности Охотниковых ее невестка поставила сама на могиле Алексея великолепный памятник, по собственному рисунку. Изображал он ангела, склонившегося над сломанной бурей березкой. Как-то я поехал в Александро-Невскую Лавру, где был похоронен Охотников и нашел, уже тогда заброшенную, его могилу с очень скромным мраморным памятником, в котором трогало лишь воспоминание об этой несчастной, единственной, по словам историка, любви красавицы-императрицы. В книге Гроссмана «Невеста Пушкина» я встретил указание, что теща поэта, Гончарова, гордилась тем, что отбила Охотникова у Императрицы. Возможно, что Гончарова и была любовницей Охотникова, но Императрица была, во всяком случае, его последним увлечением, и Гончарова его отбить у нее не могла.

Родной племянник этого Алексея Охотникова — Михаил Александрович, был дедом моей жены. Ротмистр Кирасирского Его Величества полка он женился на молоденькой дочери Царскосельского предводителя дворянства А. П. Платонова Ольге. Когда он сделал ей, вернее, ее родителям предложение, ее вызвали из классной (ей было всего 16 лет) и, сообщив, что Михаил Александрович «сделал ей честь просить ее быть его женой», спросили, согласна ли она на это. Когда он уехал, получив ее согласие, она спросила, может ли теперь вернуться продолжать урок, и получила ответ, что больше учиться она не будет. Ольгу Александровну я помню уже красивой старухой исключительной доброты, которую все ее знавшие любили и которая объединяла не только семьи своих сыновей, но и других родных, до самих отдаленных. Хотя, надо признать, особенным умом она не отличалась.

Отец ее, Александр Платонович Платонов, 48 лет пробывший в Царском Селе предводителем Дворянства, и в 1887 г. переизбранный на эту должность на 17-е трехлетие, но сразу разбитый параличом, был, несомненно, человеком незаурядным. Был он незаконным сыном князя Платона Зубова, у которого, кроме него, было еще трое детей (впрочем, от трех разных матерей). Мать Александра Платоновича вышла потом замуж и у нее была дочь, бывшая замужем за неким Похвалинским. Я еще видел старушку Похвалинскую, когда ей было больше 90 лет. Ее в семье очень любили и уважали. Когда ей было уже 93 года, ее вывернул на мостовую извозчик, но, несмотря на ее возраст, ей это прошло, как ничто.

Всем своим детям Зубов дал хорошее воспитание, оставил по миллиону и дал им положение; Александр Платонович был, например, сперва офицером Кавалергардского полка, куда по тем же «Биографиям Кавалергардов» был принят по особому высочайшему повелению, как «происходящий по удостоверению светлейшего князя Зубова от благородных родителей». Женился он на дочери директора всех оркестров гвардии Дерфельдта (если не ошибаюсь, автора известного Преображенского марша. Кстати, уже в беженстве, изучая испанский язык, я наткнулся на указание, что этот марш получил полуофициальный характер при Мадридском дворе). Роли в семье она не играла, быть может, из-за деспотического характера мужа. Наиболее ярким примером его самодурства было его несогласие на брак его младшей дочери Наталии с ее двоюродным братом Менгденом на том только основании, что он был гораздо ее богаче. Наряду с этим, Александр Платонович был, однако, либералом, не боявшимся высказывать свои убеждения, и еще в 1849 г. поднявшим в Петербургским губернском дворянском собрании вопрос об освобождении крестьян, хотя и без успеха. Надо, впрочем, сказать, что, как и многие другие либеральные дворяне того времени, он предполагал, что это освобождение произойдет без наделения крестьян землей и, когда через 10 лет он был членам Петербургской редакционной комиссии по освобождению крестьян, то горячо протестовал в ней против этого наделения. Позднее я читал у моего тестя записки Александра Платоновича по этому вопросу, и они поразили меня тем, как за 40 лет даже без перемены режима перемешались взгляды.

Во время осады Севастополя Александр Платонович, захватив с собою двух старших сыновей-подростков, отправился туда и, хотя был зачислен в один из находившихся на охране побережья кавалерийских полков, просил о прикомандировании его к пехоте, дравшейся на бастионах, что и было сделано. После освобождения крестьян он поднял, опять же в Петербургском Губернском Дворянском Собрании вопрос об обращении к Александру II с просьбой о дарование конституции (это было, кажется, в 1862 г.). Большинство дворян ему сочувствовало, но не решалось прямо поддержать его. И резолюция Собрания гласила, что «выражая сочувствие предложению дворянина Платонова, признать возбуждение соответствующего ходатайства несвоевременным» (цитирую по памяти). Однако, и это, более чем умеренное постановление, вызвало негодование в сферах, и Платонову, а также губернскому предводителю графу Шувалову, допустившему обсуждение этого предложения, было по Высочайшему повелению предложено подать в отставку, что Шувалов и исполнил. Платонов же ответил министру внутренних дел, что он поступил, как ему указывала его совесть и убеждения, и что, не считая себя виновным перед Государем, в отставку не подаст; однако, если Государь не согласится с этим и удалит его от должности предводителя, то он безропотно примет это наказание. Удален он не был, и пробыл после этого предводителем еще 25 лет. Подымал ли он вновь позднее вопрос о конституции, я не знаю (в одной из книг профессора барона Б. Э. Нольде, напечатанной в эмиграции, я нашел указание на «платоновские» конституционные проекты, относящиеся, по-видимому, к более позднему времени). Не знаю я также, как Александр Платонович представлял себе — какова должна быть русская конституция? Но, по-видимому, она должна была походить на английскую, но с еще большим преобладанием в палатах дворянства [25] На мое письмо Нольде ответил, что не помнит, откуда взял это указание, но, кажется, что из ненапечатанных мемуаров председателя Государственного Совета князя Гагарина. .

Александр Платонович не сочувствовал русской политике в Польше, и у него всегда бывало много поляков, один из коих, известный адвокат Спасович, посвятил ему очень сочувственный некролог. Перед смертью у него был католический патер Лагранж, и, хотя похоронен был Александр Платонович по православному обряду, в семье осталось предположение, что он перешел перед смертью в католичество. Говорили, что он передал тогда Лагранжу имевшиеся у него процентные бумаги, которых после смерти не оказалось. Лагранжа, очень авторитетного в Петербургском большом свете, я встретил глубоким стариком в Париже, в эмиграции, и он подтвердил мне, что Платонов, действительно, перешел в католицизм, но про бумаги, естественно, промолчал. Хотя со времени смерти Платонова прошло уже тогда почти 35 лет, Лагранж с нескрываемой враждебностью упомянул про его млад шую дочь: «Cette Nathalie» [26] Эта Натали (фр.). . Быть может, это надо приписать тому, что Наталья Александровна была очень предана православию, и потом устроила в имении отца — Вохоно (около станции Елизаветино) женский монастырь. Наталию Александровну молодежь семьи довольно непочтительно называла «архиерейшей» за ее преклонение перед духовенством.