Пол Картледж - Спартанцы: Герои, изменившие ход истории. Фермопилы: Битва, изменившая ход истории

Это также дает ответ на далеко не незначительный вопрос о том, почему нас сегодня должно интересовать, кем были древние спартанцы, поскольку они обеспечили возможность развития цивилизации, которую мы решительным образом предпочли унаследовать и усвоить. Что, если бы в 480–479 годах победили персы? Либо греческая цивилизация впоследствии значительно изменилась бы, либо мы не унаследовали бы ее в той же мере и подобным же образом. Другой ответ на вопрос, почему сегодня древние спартанцы имеют для нас значение, относится к тому влиянию, которое по-разному называлось спартанским мифом, миражом или преданием. Иными словами: разнообразие аспектов, которыми начиная с конца пятого века до Р.Х. Спарта и спартанцы были представлены по преимуществу в неспартанских источниках, как письменных, так и изобразительных, оставили глубокий след в Западной традиции, в понимании того, что значит принадлежность к Западной культуре.

Во-первых, подобно другим местностям Древней Греции, Спарта вторгается в наше повседневное сознание, обогащая наш английский словарь. Например, остров Лесбос дал нам слово «лесбийский», город Коринф — «коринфский», город Афины — «аттический», а Спарта щедро наделила нас такими словами, как, конечно, «спартанский» и «лаконичный».

Почти наудачу выбранная иллюстрация: в газетных публикациях об Айане Данкане Смите, бывшем лидере оппозиции, его военно-морское училище иногда называли «спартанским» — и, в известном смысле, заслуженно Британская система частных школ была создана Томасом Арнольдом в XIX веке сознательно по образцу, или даже утопическому представлению, о военизированной общественной системе образования Древней Спарты.

Спартанская этимология слова «лаконичный» не столь очевидна. Оно происходит от древнего прилагательного, производного от самоназвания, которым чаще всего пользовались спартанцы: лакедемоняне, или лаконы. Как уже отмечалось, спартанцы были мастерами кратких, сжатых военного образца изречений, которые они использовали как в устных, так и в письменных донесениях с фронта и дома, например, в моментальных остроумных ответах требовательному учителю — настолько, что древние сохранили память о том, что они считали настоящими спартанскими «апофтегмами» (я цитировал одну знаменитую апофтегму Леонида), а мы все еще в их честь называем подобный стиль высказываний «лаконичным».

Еще менее очевидным и значительно менее удачным образом спартанцы завещали нам третье слово: «илот». В наши дни оно употребляется для обозначения члена особо бедных и эксплуатируемых этнических или экономических слоев общества. Таким образом, оно точно отражает темную изнанку более позитивных достижений спартанцев. Возможно, греческое слово « heilôtês » первоначально означало «пленный», и, несомненно, спартанцы обращались со своими порабощенными илотами как с врагами, точнее, как с военнопленными, смертный приговор которым был просто временно отложен с тем, чтобы под постоянной угрозой уничтожения заставить их трудиться с целью обеспечения экономической основы спартанского образа жизни. Разумеется, другие греческие города, и не в последнюю очередь Афины, также радикально зависели от подневольного труда ради создания и поддержания своего характерного политизированного культурного образа общественной жизни. Однако рабы, которыми афиняне владели коллективно или индивидуально, были обычны для греческого мира в целом, потому что являлись в основном «варварами», иностранцами негреческого происхождения, разнородной многоязыкой толпой, и фактически ими владели на индивидуальной, а не коллективной основе. Напротив, спартанские илоты были всецело греческим народом или, возможно (если делать различие между илотами Лаконии и Мессении), двумя отдельными народами, объединенными общим рабским ярмом.

Эти три слова — спартанец, лаконичный и илот — маленькое лингвистическое проявление того факта, что английская, или британская культура, а на самом деле вся Западная культура в целом, несут на себе глубокие следы того, что французский ученый Франсуа Олье точно охарактеризовал как « lе mirage spartiate » («спартанский мираж» — фр .). Когда в 30-х гг. XX в. он придумал это выражение, Спарта — точнее, представления о том, как якобы Спарта функционировала как общество — обладала, как уже сказано, особым очарованием для тоталитарных и авторитарных правителей, особенно для Адольфа Гитлера и псевдонаучных членов его нацистского окружения, таких как Альфред Розенберг. Этих нацистов и прочих фашистов в самом извращенном смысле больше всего привлекали такие спартанские добродетели, как дисциплина, порядок, солдатская иерархия и подчинение индивидуальных устремлений подавляющему интересу государства. Еще существуют неофашистские организации (одна, что вызывает беспокойство, во Франции), гордящиеся, что следуют этим «блистательным» путем.

Именно это современное тоталитарное или авторитарное восприятие Древней Спарты скомпрометировало, возможно, навсегда репутацию Спарты как политического идеала или образца в современных либерально-демократических обществах Запада. Однако идеализированный образ Спарты не всегда служил этим зловещим гнусным целям. Например, в XIX веке Жан-Жак Руссо был большим поклонником «мудрости спартанских законов» и, пожалуй, еще большим поклонником ее легендарного законодателя Ликурга. В идеале Спарты Ликурга Руссо усматривал общество, которое было предано осуществлению общей воли коллективным, свободным от эгоизма, законопослушным и, прежде всего, полностью добродетельным образом. Руссо способствовал тому, чтобы обеспечить главенствующую роль Древней Греции (а также Древнего Рима) в формировании современного мира, и Спарты в не меньшей степени, чем Афин.

Руссо ни в коем случае не был первым интеллектуалом, кто создал образ, или представление о Спарте как о необходимом компоненте и движущей силе целостной программы социально-политических реформ. Среди самых первых, о ком имеются письменные свидетельства, был Платон, и при его посредстве Спарта может претендовать на то, что стала источником утопической мысли и литературы (утопизма). В двадцатом веке утопия также приобрела дурную славу, но в принципе, как надежда на то, что жизнь можно сделать лучше и что она будет усовершенствована, она не так уж плоха. Во всяком, случае Спарта остается излюбленным объектом исследования не только благодаря тому, что с ней сделали интеллектуалы и прочие, начиная с классического периода Древней Греции и до наших дней, но также и благодаря реальным достижениям спартанцев, наиболее убедительным и эффективным на поле боя во время Греко-персидских войн 480–479 гг. до Р.Х.