Пол Картледж - Спартанцы: Герои, изменившие ход истории. Фермопилы: Битва, изменившая ход истории

Одним из наиболее существенных аспектов его спартанской доблести, о котором нам особо сообщает Геродот, было присущее ему умение остроумно высказываться в лаконичной форме. Подлинно лаконическое высказывание о сражении в тени мы уже цитировали. Оно косвенно должно было заставить спартанцев сражаться еще более яростно и действенно, и даже более продолжительно, чем любой другой способ.

Геродот добавляет, что Деинек, как утверждают, оставил в истории еще одно сходное памятное высказывание, но если бы только он его тоже процитировал!

Леонид также показал себя истинным спартанцем, произнеся слова, которыми он якобы приказал своим солдатам позавтракать рано утром до решающего сражения: «Этим вечером мы будем обедать в Аиде». Предположительно, он знал дельфийское предсказание, в свое время, как говорили позже, получившее распространение, содержание которого сводилось к тому, что только смерть спартанского царя обеспечит окончательную греческую победу над Персией. Во всяком случае, он сражался и погиб как человек, сознающий, что борется за нечто большее, чем простое сохранение политического статус-кво. Сила духа спартанцев при Фермопилах, уже проявленная афинянами при Марафоне, является главной составляющей конечного триумфа греков.

Согласно Геродоту, потери персов в начале третьего дня были даже тяжелее, чем те, что они понесли за два предыдущих дня. Вполне вероятно, что греки сражались почти безрассудно. Смерть Леонида только усилила интенсивность греческих усилий, потому что теперь они сражались героически, чтобы не дать вражеским варварам захватить тело царя и чтобы спасти его от несомненного поругания. Заключительная сцена происходила на низком холме, упомянутом выше. Безоружные или со сломанным оружием греки сражались буквально не на жизнь, а на смерть, пуская в ход голые руки и зубы. Даже под конец персы в качестве оружия избрали стрелы, которые безопасно выпускали с большого расстояния. Омерзительная месть, будто бы совершенная по отношению к телу Леонида, включая его обезглавливание, несомненно, свидетельствует, что персы Ксеркса дошли почти до предела.

Разумеется, формально Фермопилы стали первым, ужасным поражением для греков в решающем бою против орд восточных захватчиков и вряд ли знаком надежды на конечную победу. Однако эпитафии, позже отметившие это место, включая одну из самых знаменитых в мире, ясно указывают, что при воспоминании спартанцы чувствовали, по меньшей мере, нечто большее, чем просто стыд.

Тот же дух гордости и вызова передает каменный лев, позже сооруженный на этом месте, так как царь зверей символизировал воинскую доблесть. По этой же причине в 338 г. в Беотиийском городе Херонее поверженные греки соорудили памятник в виде каменного льва, который до некоторой степени сохранился до наших дней. А памятник в Фермопилах напоминал о собственном имени Леонида, которое означает «потомок Льва, так как leôn по-гречески — «лев».

Пример патриотической борьбы до последней капли крови, поданный этими солдатами, погибшими славной смертью во имя свободы Греции, обеспечил отчаявшихся верных греков именно тем моральным зарядом, в котором они в то время нуждались. Это знаменитое и героическое поражение при Фермопилах, если посмотреть на него с такой точки зрения, было сродни победе. Как сообщали, Великий царь Ксеркс, который лично участвовал в сражении, был совершенно поражен поведением спартанцев. Он стал жертвой ряда культурных ошибок. Ему должны были сказать, что такое поведение спартанцев объяснялось тем, что они сражались за идеад более значительный, чем просто жизнь — за идеал свободы. Свободы развивать свою уникальную и единственно значительную цивилизацию — и на самом деле это было то, что спартанцы и другие верные греки, в конце концов, защитили, дав отпор персам в следующем, 479 г.

Это был год двух решающих и победоносных для греков сражений — на суше при Платеях и на море при Микале. Однако Ксеркс узнал о них только по сообщениям из вторых рук, так как после великой победы на море при Саламине, выигранной главным образом силами афинского флота под руководством Фемистокла, он поспешно вернулся в Сузы — к месту действия, восемью годами позже в 472 г. представленному в трагедии Эсхила « Персы ». Позади в Греции Ксеркс оставил в качестве главнокомандующего Мардония, сына Гобрия, одного из семи знатных персов, которые реставрировали монархию Ахеминидов после периода узурпации в конце 20-х гг. VI в., посадив на трон отца Ксеркса Дария I. Другими словами, Мардоний был реальным полководцем, а не просто довеском или временной заменой, но даже он не смог противостоять спартанскому регенту Павсанию, греческому главнокомандующему в 479 г.

Павсаний занял этот командный пост, потому что, как старший кузен со стороны отца, был ближайшим мужским родственником Плистарха — несовершеннолетнего сына и наследника, и соответственно был назначен на этот пост и как личный опекун мальчика, и как регент Спарты по линии Агиадов. Он схватился за эту возможность обеими руками, обеспечил основное руководство на суше, опередив царя Леотихида, который вместо этого стал первым и фактическим последним спартанским царем, осуществлявшим командование на море.

В 479 г. Павсаний ворвался на греческую сцену и во внешнюю политику из неизвестности. Он изображен на страницах сочинения Геродота как в целом привлекательная фигура, и он даже приготовился ответить на обвинение в благосклонном отношении к Мидии, которое выдвинули против него после окончательного поражения Персии. Однако другие источники, особенно Фукидид и, как ни парадоксально, Симонид, сочинитель хвалебных од, рассказывают иную историю, возможно, понятной, но, тем не менее, непростительной заносчивости, даже высокомерия ( hubris ) и предательства.

Павсаний родился, вероятно, около 510 г., он был сыном Клеомброта, самого младшего родного брата Дориея и Леонида.

Из-за смерти Дориея Леонид стал преемником своего старшего единокровного брата Клеомена, но погиб при Фермопилах, оставив несовершеннолетнего Плистарха. При нем Павсаний служил регентом на троне Агиадов около десяти лет, прежде чем, так же как и Дорией, был лишен расположения. В то время как Дорией умер на чужбине, Павсаний выполнил требование эфоров вернуться на родину из Византия около 470 г. Обвиненный в предательстве, он отправился в святилище спартанского акрополя, но был замурован в храме Афины Меднодомной и умер там от голода.