Игорь Волгин - Ничей современник. Четыре круга Достоевского

Он вообще не упускает случая похвалить его способности и хоть как-то поощрить самолюбие (вернее, направить его в нужное русло).

Ещё летом 1868 г. он пишет Паше из Веве: «Судя по письму твоему ко мне (то есть по тому, как оно написано), думаю, что ты можешь работать над судебными бумагами. Ты пишешь очень порядочно, и с этим тебя поздравляю» [1071]. О том же с удовлетворением сообщается Майкову: «Письмо он написал складно. Я порадовался, что он может излагать дело ладно и без ошибок» [1072].

Для Достоевского это умение – важный отличительный знак. Грамматический и стилистический прогресс, которого добивается Паша, свидетельствует в глазах отчима о возмужании души. «Роман» же, о котором упомянуто с улыбкой и который Паша прислал «под видом письма», увы, до нас не дошёл. Очевидно, тем, от кого зависела сохранность архива, такого рода источники представлялись малозначительными и не заслуживающими интереса. Линии Исаевых в глазах потомков надлежало выглядеть недокументированной и вообще маргинальной.

В письме 1871 г., где поощряются литературные дарования пасынка, Достоевский не упускает возможности повторить то, о чём толкует при каждом удобном случае: «Суди же теперь, друг мой, если б ты хоть сколько-нибудь прежде поучился, ведь сколько бы ты мог тогда извлечь из своих природных способностей? Сколько бы разнообразного применения могло открыть им образование?» Он заклинает Пашу умножить усилия, ибо тяга к знаниям (даже и в преклонном возрасте, до которого пасынку ещё далеко) свидетельствует о благородстве натуры. Он ставит в пример Паше его родного отца, который «был человек образованный, даровитый, добрый и простодушный» [1073]. Правда, ни словом не упоминается о сведшей его в могилу напасти: кажется, Исаев-младший ей не подвержен.

Но Паша не желает учиться. Он хочет – жениться.

Об этом его намерении первым в сентябре 1870 г. сообщает Аполлон Николаевич Майков:

Юмор жизни меня зовёт: Ваш Паша женится. Приходил ко мне сияющий, хорошо одетый, со своими пробивающимися усиками и с обручальным кольцом на пальце. Женится. Уж ничего не поделаешь. Надо принять как совершившийся факт. Она «такая миленькая», что нельзя не жениться [1074]. Он очень желал, чтобы я Вас расположил в пользу его брака. Вот я и располагаю.

Майков делает это не без изящества, будучи уверен, что адресат оценит его сдержанную иронию. Предвосхищает он и реакцию Достоевского: «На его (т. е. Исаева. – И. В. ) вопрос, как Вы на это взглянете, – я отвечал, что если нельзя – или поздно будет всё остановить, то, конечно, примете как совершившийся факт <���…> Я думаю, что не ошибся в ответе» [1075].

Он действительно не ошибся.

К женитьбе Павла Александровича отчим отнёсся довольно спокойно – во всяком случае, гораздо спокойнее, нежели в своё время Паша к его с Анной Григорьевной браку. Единственное, что задело его, – это то, что пасынок – может быть, в силу всё той же обиды – не сообщил ему своевременно о семейном торжестве . Но в присланном письме-«романе» Паша как будто исправил эту оплошность. Заключая из его слов, что избранница Павла Александровича «девушка с характером твёрдым и с серьёзным взглядом на жизнь», Достоевский усматривает в этой женитьбе возможную пользу для жениха: «Нравственное влияние женщины, даже на самого сильного духом мужчину, не только полезно, не только всегда необходимо, но и вполне натурально. Это второе и окончательное воспитание человека» [1076]. Сказался ли в этом педагогическом рассуждении его собственный брачный опыт?

Когда в 1871 г. чета Достоевских вернется в Россию, Пашина супруга Надежда Михайловна (в девичестве Устинова) понравится им обоим. Правда, верная себе Анна Григорьевна не преминёт позднее заметить: «Я никак не могла понять, как она решилась выйти замуж за такого невозможного человека…» [1077]

Понятно, что обладающая уже четырёхлетним брачным «образованием» жена писателя ляжет костьми, чтобы не дать сбыться наивной Пашиной грёзе: жить с Достоевскими после их возвращения из-за границы под одной крышей, семейно.

Приискав в Петербурге за сравнительно дешёвую цену (100 рублей в месяц) квартиру, состоящую из восьми комнат, Павел Александрович с радостью сообщает об этой своей удаче Анне Григорьевне. На недоумённый вопрос, зачем ему такая большая жилплощадь, Паша резонно отвечает, что квартира не столь велика. Гостиная, кабинет, спальня и детская – для Достоевских; три остальные комнаты (кабинет, гостиная, спальня) – соответственно для Исаевых. Столовая, разумеется, будет общая: не делить же искусственным образом скромный семейный стол. Анна Григорьевна приводит в этой связи следующий диалог:

– Разве вы рассчитываете жить с нами вместе? – изумилась я его наглости.

– А как же иначе? Я так и жене сказал: когда отец приедет, то мы поселимся вместе [1078].

Анна Григорьевна внятно объясняет Павлу Александровичу, что обстоятельства переменились и что их совместное проживание никак невозможно. Дерзости, сказанные в ответ, пропускаются мимо ушей. В свою очередь Достоевский предпочитает не вмешиваться – под тем благовидным предлогом, что все хозяйственные дела он передоверил супруге.

В своих воспоминаниях Анна Григорьевна приводит немало примеров, долженствующих убедительно продемонстрировать эгоизм Павла Александровича, его самонадеянность, а главное, бестактность и моветон по отношению к отчиму. То Паша выговаривает «отцу» (это слово Анна Григорьевна неизменно ставит в иронические кавычки) за его желание ехать в Европу; то громогласно, на публике убеждает Достоевского не ложиться в вагоне на верхнюю полку, дабы не сверзнуться с нее в припадке падучей; то фамильярно хлопает по плечу значительное лицо (управляющего банком) и на вопрос последнего – как здоровье родителя, с легкой светской небрежностью отвечает «ничего, скрипит себе старикашка».

Не забудем, однако, что все эти нелестные для Павла Александровича аттестации исходят практически из одного источника. В ретроспективе, не без гнева и страсти выстраиваемой Анной Григорьевной, Павлу Исаеву отведена если и не демоническая, то во всяком случае весьма неприглядная роль. Меж тем взгляд самого Достоевского на пасынка при всех претензиях и оговорках остаётся неизменным. Он просит московскую племянницу Соню Иванову приласкать приехавших в Москву супругов Исаевых и постараться в моральном смысле благодетельно повлиять «на этого всё ещё Хлестакова, хотя (и я серьёзно говорю это) в нём много прекрасных сердечных качеств» [1079]. Он видит то, чего упорно не желает замечать его озабоченная борьбой за существование супруга: «…я люблю его, каков он ни есть». Он не требует от Павла Александровича невозможного.