Игорь Волгин - Ничей современник. Четыре круга Достоевского

У истоков его последней любви обнаруживается трагедия: личная судьба пересекается с грозным и кровавым ходом русской истории [1177].

До казни Ишутина я «дошёл», когда фильм был уже отснят. И не скрою, что был рад последнему обстоятельству.

Ибо кино порой обладает удивительной способностью упрощать дело.

Тут мне хотелось бы затронуть одну, никогда ещё, кажется, не поднимавшуюся проблему.

Формально я являюсь научным консультантом этой картины. И, следовательно, несу нравственную ответственность за результат. Я не собираюсь перекладывать эту ответственность на кого-то другого.

Однако я имею не меньшее право выступать и в роли зрителя. Мой первый опыт сотрудничества с кинематографом убедил меня в том, что в таинственном и прекрасном мире кино совершаются удивительные превращения. При этом иные понятия полностью утрачивают свой настоящий смысл.

В словаре сказано: « Консультант (лат. consultans, consultantis, советующий) – специалист в какой-нибудь области, дающий советы по вопросам своей специальности».

Теперь спрашивается: как назвать человека, который не давал никаких особых советов «по вопросам своей специальности», но зато имел удовольствие увидеть своё имя в титрах, а также – не меньшее удовольствие получить за это скромное (но всё равно превосходящее объём его собственных усилий) вознаграждение? Как назвать соучастника картины, который не только не присутствовал на съемках – хотя бы в качестве зрителя, – но даже не видел вживе никого из исполнителей?

Он называется так же: консультант. Впрочем, виноват. Однажды этот внесценический персонаж забрёл в павильон, а именно – в пустующий писательский кабинет Достоевского. Иллюзия была достаточно полной, и забредший со странным волнением касался видавших виды предметов студийного реквизита. Вдруг взор его упал на стену. Над письменным столом Фёдора Михайловича Достоевского висел небольшой, но изящный портрет Николая Александровича Добролюбова.

Оставалось предположить, что автор статьи «Г.-бов и вопрос об искусстве» во время сочинения оной повесил перед глазами (очевидно, для поддержания полемического задора) портрет своего журнального оппонента, да за рассеянностью так и позабыл его снять.

Конечно, хвала и честь консультанту, вовремя устранившему тот или иной ляп, не допустившему явной исторической несообразности, тактично подсказавшему, каким же, наконец, пером писали в изображаемое время: гусиным или стальным. Хвала и честь специалисту по костюмам и быту, если он правильно укажет количество и расположение пуговиц, выпушек, петличек…

Но каковы функции научного консультанта, чьей специальностью является сам главный герой? Какова его роль и где пределы его компетенции в таком сложном и многосоставном деле, каким является художественный фильм?

Консультант – фигура призрачная. Он своего рода фантом. Он напоминает генерала, без которого не обходится свадьба – с той, однако, разницей, что может не обременять почтенных гостей своим присутствием, хотя должен значиться в списке обязательно приглашённых.

Действительно, имеет ли право консультант вмешиваться в святая святых – в творческие замыслы режиссёра? То есть делать то, что ему положено по определению: быть советчиком (разумеется, только «по вопросам своей специальности»). Но у режиссёра своя специальность. И он резонно может возразить непрошеному советодателю, что обязанность последнего – правильно назвать даты рождения и смерти героя, а уж показать, как обстояло дело между этими двумя датами, – забота режиссёра. И консультанту совсем не обязательно беседовать с исполнителями ролей Пушкина, Толстого, Достоевского, ибо у него, режиссёра, имеется на этот счёт своя концепция, «свои» Пушкин, Толстой, Достоевский. И в силу этих причин он имеет полное право смещать акценты, переосмысливать факты и даже изменять хронологию.

И режиссёр будет прав.

Режиссёр будет прав в том смысле, что наука – ему не указ, что у него, художника, свое ви́дение и что только он, создатель картины, отвечает за целостность и гармоничность замысла.

На это консультант возразит, что этого (или того) не могло быть потому, что этого (или того) не могло быть никогда.

И он тоже будет прав.

Возможно ли как-то примирить эти две правоты?

Представим (хотя бы теоретически!) некий идеальный случай. Консультант является соавтором картины (опять-таки в пределах «своей специальности»), сотрудником и помощником режиссера, вместе с ним разрабатывающим художественную версию фильма. Если режиссёр, готовясь к съемкам, осваивает специальную научную литературу, почему нельзя допустить, что и консультант (настоящий консультант) в силах услышать «музыку» образа, почувствовать и поддержать художественный поиск? Такой консультант реально (а не только в качестве посажённого отца) участвует в рождении картины. Он высказывает свои соображения по сценарию, он работает на съёмках, он просматривает отснятый материал. Он союзник и оппонент режиссёра, нисколько не умаляющий его самодержавной власти: абсолютизму выгоднее быть просвещённым.

Консультант не должен стеснять художественной свободы режиссёра, но и сам он при этом обязан оставаться свободным.

Ныне задача консультанта ограничивается тем, что он подтверждает: Достоевского действительно звали Фёдор Михайлович. В идеале же он призван вместе со всеми разобраться: почему Фёдор Михайлович был Достоевским.

Ибо человек есть тайна. Эти слова Достоевского можно отнести к нему самому. Ныне к «труду разгадки» подключается кинематограф.

Я сказал: кино имеет свойство многое упрощать. Оно столько раз тиражировало страсти, оно фамильярно хлопало по плечу великие тени, оно подмешивало в их мученический ореол свои варварские краски.

Но ведь кино в семье других искусств – ещё сущий ребёнок.

Кто знает, может быть, ему-то и повезёт больше всех.

Писатель Всеволод Соловьёв вспоминает, как в ноябре 1877 г. Достоевский повёз его к некой петербургской гадалке. Не зная, кто перед ней и каков род его занятий, вдохновенная кудесница (между прочим, француженка, госпожа Фильд) предсказала клиенту, что вскоре его ожидает такая известность, о какой он не мог и мечтать, что публика будет носить его на руках и засыпать цветами и что он окончит свои дни на вершине этой прижизненной славы. Вскоре Достоевский написал «Братьев Карамазовых», произнёс Пушкинскую речь, обрёл первый и последний в своей жизни лавровый венок, а затем умер и удостоился невиданных похорон.

Конечно, посетителю госпожи Фильд не пришло в голову вопросить её о своей посмертной – земной – судьбе. Да если бы даже скромная петербургская прорицательница, подобно Нострадамусу, попыталась проникнуть своим ясновидящим взором во мглу веков, Достоевский всё равно не поверил бы её предсказаниям. Постоянно ввергаемый в трудные житейские и литературные коллизии, жестоко поносимый нерасположенной к нему критикой, с головой погружённой в текущее, он вряд ли мог помыслить, что весь ХХ в. так или иначе пройдёт под знаком его имени и что в начале века ХХI будут собираться международные учёные симпозиумы в его память и в его честь.