Игорь Волгин - Ничей современник. Четыре круга Достоевского

Затратив немало усилий, чтобы оградить читателя из народа от известнейшего из романов Достоевского, член Учёного комитета переходит к «Братьям Карамазовым». Это произведение также не вызывает у него большого энтузиазма: «Что в нём найдёт обычный посетитель народных читален? – Найдёт: между прочим ряд эксцентрических личностей, каков особенно помещик Фёдор Карамазов, пьяница, самодур, безбожник и развратник. <���…> Найдёт читатель ряд эксцентрических рассказов или разговоров…»

Не только обилие в «Братьях Карамазовых» «отрицательных персонажей» угнетает докладчика. Его волнует и другое: «Найдёт читатель длинный ряд мыслей и суждений по разным вопросам философско-богословским и церковно-гражданским. По этим вопросам в романе беседуют и философствуют большей частью вкривь и вкось, забираясь при этом в непроходимые дебри отрицательного или кощунственного глубокоумствования и словоизвращения: и лакеи, и забубённый кутила, и оскотинившийся развратник, и публичная женщина, и мальчик- гимназист (Коля Красоткин), который, между прочим, высказывает: “Я социалист” или “Христианская вера послужила лишь богатым и знатным, чтобы держать в рабстве низший класс”. До каких эксцентричностей доходят разговоры или рассуждения по означенным вопросам, может служить образчиком то место в поэме “Инквизитор”, сочинённой Иваном Карамазовым, где старый Инквизитор, обращаясь к Спасителю, говорит: “Завтра сожгу тебя”».

На первый взгляд, можно было бы заключить, что педагогическому вкусу Аннина претят главным образом негативные лица из романов Достоевского, ибо, по собственным его словам, «едва ли у кого из писателей, по крайней мере наших, выступают так часто на сцену люди, являющиеся или развратниками, или преступниками, или проповедниками разного рода ложных воззрений, или же эксцентриками». Но оказывается, докладчика не устраивают и герои, изображённые Достоевским «со знаком плюс», равно как и защищаемые этими героями позитивные ценности.

«Читателям, которых мы имеем в виду, – с убеждённостью заявляет Аннин, – трудно разобраться не только в хитроумных суждениях светских лиц романа, но и в поучениях или наставлениях старца Зосимы, являющегося в романе предтечей или выразителем положительного образа мыслей. Так, например, по смыслу романа автор осмеивает светский или гражданский суд. Соответственно этому и старцу Зосиме автор усвояет воззрение, направленное против сего суда. Или по смыслу наставления Зосимы спасение для человека – жизнь в уединении, в монастыре. Но в то же время старец Зосима настоятельно советует Алексею Карамазову, поступившему в монастырь, оставить последний и жить в миру. <���…> Наконец, вообще старец Зосима является в романе теоретиком или созерцательным мистиком».

Надо признать, что Аннин не без изящества использует в собственных целях традиционно отрицательную оценку так называемых положительных идей Достоевского русской прогрессивной критикой (образ Зосимы и т. д.). Уже сама неоднозначность подхода к Достоевскому представителей различных общественных кругов служит в устах Аннина лишним доводом в пользу недопущения писателя к грамотным слоям простонародья:

Трудность понимания и разнообразие взглядов оказывается не только при общей оценке Достоевского и определении его основных идей или его идеала, но и при разборе отдельных из глав его художественных произведений, и даже при разборе отдельных лиц в таких произведениях.

Если же понимание Достоевского представляется трудным для литературных критиков, людей в общем гораздо более образованных и более подготовленных для понимания художественных или словесных произведений, чем посетители народных библиотек и читален, то можно себе представить, какую трудность должны встречать читатели этого рода в понимании сочинений Достоевского и какие превратные понятия и убеждения могут сложиться у них под влиянием чтения романов, повестей и рассказов Достоевского.

Докладчик, как и его предшественники, выказывает довольно острое социальное чутьё. «В сочинениях Достоевского есть множество указаний на такие явления в нашей жизни, вина которых падает на правительство или вообще на существующие порядки. Но означенные указания, ценные для правительства и вообще полезные для более подготовленных читателей, чем масса, посещающая народные читальни, на последнюю могут подействовать лишь раздражающим образом, так как не от неё зависит воспользоваться указаниями для применения их к делу. <���…> Если всё это так, то спрашивается, зачем же читателям из этого круга людей, которых мы имеем в виду, предлагать такие сочинения, в которых есть немало страниц, могущих уложить в постель, в которых изображаются герои больные или близкие к этому состоянию, и которые, по признанию самого автора, написаны недостаточно обдуманно и потому являются иногда дикими?»

Ответ на этот интересный вопрос цензором был дан вполне определённый: «На основании всего вышесказанного, мне кажется, следует прийти к такому заключению: мнение тайного советника Флоринского о предоставлении попечителям округов права собственной властью разрешать допущение книг в бесплатные народные читальни отклонить, причём выразить желание, чтобы изъявленному выше предложению об учреждении особого комитета по цензуре сочинений, предназначенных для народа, если г-ну управляющему Министерства народного просвещения угодно будет одобрить это предложение, дав ему надлежащий ход. <���…> Полное собрание сочинений Ф. М. Достоевского, значащееся ныне в каталогах книг для сих читален, исключить из него при следующем издании этого каталога».

Управляющий министерством утвердил определение особого отдела Учёного комитета. Его резолюция гласила: «Согласен, кроме вопроса об особом комитете по цензуре, который требует ещё дальнейшего обсуждения».

Полное собрание сочинений Достоевского было отныне изъято из бесплатных народных читален, а отдельные произведения туда не допущены, как ранее не были они допущены в ученические библиотеки. Несомненно, этой мерой был ограничен доступ к Достоевскому читателей из народа. Просмотренные нами обширные каталоги рекомендательной литературы, относящиеся к началу XX в., не содержат ни одного произведения Достоевского.

Только настойчивостью и предприимчивостью вдовы писателя А. Г. Достоевской, время от времени возобновлявшей свои ходатайства перед различными инстанциями, можно объяснить то обстоятельство, что некоторые, крайне немногочисленные произведения Достоевского всё же просачивались в библиотеки учебных заведений. Несогласованность и расхлябанность громоздкого бюрократического аппарата давали себя знать. И тут большое значение приобретал персональный момент – в чьих руках оказывалось дело. Вот одно из прошений А. Г. Достоевской, которое нам удалось разыскать: