Лариса Печатнова - Спарта. Миф и реальность

Цифры, приведенные Плутархом, нуждаются в объяснении. Он утверждает, что всего спартанских граждан оставалось семьсот человек и только сто из них были крупными землевладельцами, которые кроме собственного наследственного клера владели еще другой, «приобретенной землей» (Agis 5. 6–7). Чем владели остальные шестьсот спартиатов, неясно.

Учитывая характерное для Спарты постоянное сокращение численности гражданского населения, цифра в семьсот спартиатов для эпохи царей-реформаторов заслуживает доверия. Спарта достигла дна демографической ямы. Здесь остались не более ста семей, владевших всеми богатствами страны. Только члены этой корпорации занимали места в правящих структурах и управляли страной. Остальная малоимущая часть гражданства, скорее всего, вовсе не участвовала в принятии решений. Даже эфорат, куда прежде имел шанс попасть любой, даже самый бедный гражданин (Arist. Pol. II. 6. 14. 1270 b 10), теперь, судя по его социальному составу, стал органом правящей олигархии.

Кем же были остальные шестьсот человек, которых Плутарх называет «толпой нищей и жалкой» (δ οχλος άπορος και άτιμος). Следует помнить, что прилагательное άτιμος довольно часто употребляется как правовой термин и означает «пораженный в правах», «лишенный гражданских прав» (всех или некоторых). При таком понимании этого термина толпа Плутарха очень напоминает гипомейонов Ксенофонта (Hell. III. 3. 6). Плутарх, в отличие от знатока спартанских реалий Ксенофонта, или не знал, или не желал отягощать своих читателей чисто местными лаконскими терминами, прилагаемыми к подобным маргинальным группам, тем более «что нищая и жалкая толпа» явно была неоднородна. Она состояла из разных категорий неполноправного населения, хотя основной ее костяк составляли, скорее всего, именно гипомейоны. Внутри спартанского гражданства гипомейоны, т. е. «младшие», «худшие», «умаленные /в правах/», в качестве граждан «второго сорта» противопоставлялись полноправным спартиатам, называвшим себя «равными». Подобные «говорящие» дихотомные термины прекрасно определяют статусы двух неравноправных групп внутри единого гражданского тела: имущей и неимущей. Первые, прокламируя свое аристократическое единство, в качестве знака самоидентификации называли себя «равными», а для своих менее удачливых и разорившихся сограждан придумали достаточно унизительный термин — гипомейоны, т. е. «несколько меньшие», «более худшие» граждане. Последние, за собой, может быть, только право участвовать в народном собрании (Plut. Agis 9). Кроме гипомейонов «толпа» Плутарха мота состоять и из других маргинальных групп: вольноотпущенников, которых в Спарте называли неодамодами, и мофаков. Среди мофаков были как незаконные сыновья граждан, так и сыновья вольноотпущенников или иностранцев, прошедших полный курс общественного воспитания (Phyl. ар. Athen. VI. 271 е-f = Fgrffist 81 F 43). Плутарх не употребляет всех этих специфически спартанских терминов. Однако среди тех, кого Агис собирался наделить землей, он называет иностранцев (ξένοι), «получивших достойное воспитание, хорошей наружности и в цветущем возрасте» (Agis 8. 3–4). Плутарх, по сути дела, описывает ту группу неполноправных граждан, которых в детстве и отрочестве называли мофаками [265].

Все эти категории спартанского населения были свободными людьми, по относились к так называемым ατιμοι, т. е. не были полноправными гражданами. О степени их недовольства своим положением есть прямое свидетельство Плутарха: нищая и бесправная толпа пребывала «в постоянной готовности воспользоваться любым случаем для переворота и изменения существующих порядков» (Agis. 5. 7). Такая армия недовольных, конечно, страшила правящую элиту, и поддержка, которую оказали Агису некоторые из ее представителей, во многом объясняется страхом перед потенциально опасной толпой. Никаких данных о численности маргинальных групп внутри спартанского гражданства мы не имеем. Но, судя по тому, что Агис предполагал увеличить количество граждан в несколько раз, доведя его до четырех-пяти тысяч (8. 1–2), гипомейонов было, вероятно, около двух тысяч и примерно столько же неодамодов, мофаков и иностранцев [266]. Именно эти категории спартанского населения являлись основной целевой группой программы Агиса.

Общепринятым является мнение, что на мировоззрение царей-реформаторов оказало сильное влияние учение стоиков, особенно модная тогда идея о возврате к старинным добродетелям предков. Идеи стоиков были хорошо известны в Спарте и имели для спартанцев большую притягательную силу. Известно, что учителем Клеомена был философ-стоик Сфер Борисфенский, ученик Зенона (Plut. Cleom. 2). Несмотря на полное молчание источников, некоторые ученые полагают, что Сфер мог принимать участие и в воспитании будущего царя Агиса. Так, по словам В.Г. Васильевского, «философская пропаганда Сфера началась ранее, чем государственная деятельность Агиса» [267]. Но чаще высказывается мнение, что Сфер прибыл в Спарту, когда Агис уже вступил на престол [268].

В любом случае опосредованно или непосредственно философия стоиков и пропаганда Сфера оказали определенное воздействие на мировоззрение молодого Агиса и его ближайшего окружения, хотя сам Сфер, согласно Плутарху, появился в Спарте только при Клеомене. Именно Сфер мог внушить своим ученикам идеи преобразования спартанского общества по ликургову образцу и предложить план возрождения прежней великой Спарты. Его особый интерес к Спарте выразился в написании двух трактатов, посвященных спартанской «тематике: «О спартанском государственном устройстве» и «О Ликурге и Сократе» (Diog. Laert. VII. 178) [269]. Спарта стала для ранних стоиков своеобразным полигоном. Здесь с успехом можно было развивать две любимые темы их сочинений: значение монархической власти и особенности спартанского государственного устройства. Борьба Агиса и Клеомена с эфорами имела под собой теоретическую базу. Именно стоики внушали своим спартанским ученикам мысль, что эфорат — институт незаконный, что эфоры, уничтожив первоначальную царскую власть, мешают вновь обрести «самое прекрасное, поистине божественное устройство» (Plut. Cleom. 10. 6–7). В какой мере впущенные стоиками идеи и установки повлияли на дальнейшую политическую деятельность царей-реформаторов, трудно сказать [270]. Но такое влияние, бесспорно, было: реформы осуществляли идейные цари, верившие в возможность возродить Спарту согласно теоретическим моделям стоиков.

Агис в изображении Плутарха (Филарха) — это патриот, равных которому давно не было в Спарте. Филарх, по-видимому, верил, что реформы, задуманные Агисом, имели целью исключительно реставрацию ликургова космоса. С большой симпатией он описывает поведение двадцатилетнего царя, исполненного юношеского экстремизма и сознательно изменившего свой образ жизни по старинным ликурговым лекалам. Плутарх, скорее всего, буквально цитирует Филарха, перечисляя детали спартанской аскезы, которую на себя добровольно наложил юный царь: «Воспитанный в богатстве и роскоши… он сразу же объявил войну удовольствиям, сорвал с себя украшения… решительно отверг какую бы то ни было расточительность, гордился своим потрепанным плащом, мечтал о лаконских обедах, купаниях и вообще о спартанском образе жизни и говорил, что ему ни к чему была бы царская власть, если бы не надежда возродить с ее помощью старинные законы и отеческое воспитание» (Agis 4. 2).