Лариса Печатнова - Спарта. Миф и реальность

Ко времени Аристотеля эфорат давно уже вошел в иерархию высших полисных должностей, потеряв свое первоначальное качество оппозиционной царям и геронтам магистратуры. О деградации этого института ярче всего свидетельствует поведение эфоров в период реформ Агиса и Клеомена. Все спартанские цари, вовлеченные в этот конфликт, использовали эфорат как безотказный инструмент в их борьбе друг с другом.

Благодаря бесспорному авторитету Аристотеля представление об эфорате как демократическом элементе в конституции Спарты довольно часто встречается в историографии новою времени. Это стало чуть ли не обязательным штампом при любом упоминании эфората. Само наличие этого квазидемократического органа власти продолжает смущать ученых и не позволяет им прийти к единому мнению относительно того, к какому типу государственного устройства можно отнести спартанский вариант полисного строя. Еще в XIX в. высказывались мнения, что поскольку эфорат — институт скорее демократический, то и спартанское государственное устройство нельзя безоговорочно относить к олигархиям. Так, например, Н. Кареев в своем известном пособии по античному государству и праву писал: «Нельзя не отмстить, что это учреждение /эфорат. — Л.П ./ выросло в Спарте тоже на демократической основе, поскольку, конечно, о таковой можно говорить по отношению к Спарте» [221].

Той же точки зрения придерживался и автор статьи об эфорах в «Реальной энциклопедии». По его словам, «эфорат в историческое время представлял власть народа против царской власти, и его можно понимать в известном смысле как демократический элемент» [222]. Уже без каких-либо оговорок эфорат за демократический орган в государственном устройстве Спарты принимает Бертран Рассел, автор уже давно ставшей классической работы по истории западной философии [223].

Но если эфорат, в представлении современных ученых, на определенных этапах своего развития заключал в себе демократический потенциал, то Спарту в целом за демократический полис принимают очень редко. Такой взгляд высказывается чаще всего в работах общего характера, причем, как правило, заключающих в себе определенный политический подтекст. Так, о Спарте как демократическом государстве писал Эд. Мейер. Он верил, что в Спарте родовая аристократия не имела никаких дополнительных политических прав и была полностью уравнена с рядовыми гражданами. «Все древние авторы без исключения сообщают, что спартиаты, пока они не лишились своих гражданских прав, были совершенно равны между собой: поэтому Спарта — демократия» [224]. К демократическим государствам причислял Спарту и Иоганн Хазебрёк, автор нескольких общих трудов, посвященных проблемам греческой экономики [225]. Но, как справедливо отмечал Ю.В. Андреев, некоторые высказывания II. Хазебрёка крайне политизированы и доведены в своей прямолинейности до абсурда. Так, по словам Ю.В. Андреева, «совершенно парадоксально звучит утверждение Хазебрёка, что именно в Спарте в ходе реформ VI в. сложилась античная демократия в наиболее радикальной ее форме, так как только здесь и на Крите было достигнуто абсолютное политическое и социальное равенство всех граждан» [226].

В 90-х годах прошлого века некоторые европейские и американские ученые, с энтузиазмом отнесшиеся к бесспорной, как им тоща казалось, победе западной демократии над «империей зла», склонны были воспринимать и Спарту как демократию, поскольку Спарта обладала самым главным в их глазах достоинством, — это был полис европейского образца [227]. Приведем наиболее типичные высказывания на сей счет. Так, британский историк С. Хорнблауэр в своей статье, вошедшей в сборник, посвященный развитию западной демократии, пишет: «История европейской демократии начинается, есть основание думать… в Спарте» [228]. Известный датский исследователь М. Хансен, опять же в сборнике, посвященном развитию демократии в древности, замечает, что, «если Ретра — это подлинный документ VII в., то нам нет нужды верить Аристотелю и всем другим источникам IV в., которые считали Солона ответственным за введение демократии в Афинах в начале VI в.» [229]. Даже наличие двух царей вместо одного иногда рассматривают «как шаг в сторону демократии» [230].

Но в работах, более свободных от политической конъюнктуры, строй Спарты оценивается с известной осторожностью. Как правило, современные исследователи склонны видеть в спартанском государственном устройстве только отдельные элементы демократии. В любом случае о Спарте как демократическом государстве всегда говорят с большой осторожностью и многочисленными оговорками. Это характерно как для западной, так и для отечественной историографии. Так, П. Кэртлидж, автор целого ряда исследований, непосредственно посвященных Спарте, считает, что политический строй Спарты, конечно, нельзя приравнивать к демократиям афинского образца. Но, с другой стороны, «спартанская олигархия — такая, какой она была в реальности, — являлась до некоторой степени более открытой и "народной", чем олигархии других государств, даже в классический период» [231]. Оксфордский профессор Освин Мюррей усматривает признаки демократии в том, что «спартанцы были явно свободны в критике своих царей… и были способны отстранить или изгнать их» [232]. Более осторожно, только о «протодемократических» чертах в спартанской политической системе, говорит Курт Раафлауб [233].

В отечественной историографии также весьма осторожно высказываются о Спарте как государстве, в котором присутствуют только отдельные признаки демократического устройства. Так, по словам И.Е. Сурикова, «в этом жестком, военизированном государстве элементы демократии (весьма умеренной, а не радикальной) хотя и были, но отодвигались на задний план принципами дисциплины и иерархии…» [234]. То, что «спартанский полис выглядит более демократичным, чем типичная олигархия», он объясняет слишком большим для образцовой олигархии значением спартанской апеллы: «Речь идет, в частности, о роли народного собрания, которая в Спарте была не такой уж малой и, самое главное, очень рано институционально закрепленной…» [235]

Как правило, исследователи по-разному оценивают политический строй Спарты до и после Пелопоннесской войны. Так, Ю.В. Андреев, бесспорный авторитет в области спартанской истории, не раз в своих работах указывал на известный демократизм ликурговой конституции, воплощенной в Большой ретре. По его словам, «рассматриваемая под определенным углом зрения ликургова Спарта, пожалуй, может показаться даже более радикальной формой демократии, чем Афины времен Перикла. Именно здесь, а не в Афинах был проведен в жизнь важнейший лозунг греческого демократического движения — "всеобщий передел земли"» [236]. В более ранней своей работе Ю.В. Андреев, не совсем, правда, корректно, назвал Спарту архаического периода «крестьянской демократией» [237]. Он полагал, и с этим мы вполне согласны, что Спарта до своего перерождения на рубеже V–IV вв. представляла собой «гоплитскую политику», т. е. разновидность умеренной демократии [238]. О форсированном образовании у дорийцев гражданской общины и возможности существования в ранней Спарте «гоплитской демократии» говорит также Э.Д. Фролов [239]. Правда, всякий раз, когда речь идет о Спарте, элементы демократии обнаруживают только в ранний период развития этого государства.