Лариса Печатнова - Спарта. Миф и реальность

Но не только прекрасно проведенная реорганизация армии способствовала военным успехам Клеомена. Огромное впечатление на внешний мир, особенно на ближайших соседей, произвели его социально-экономические реформы. Повсеместные симпатии к Клеомену проявились сразу же после его реформ, летом или осенью 226 г. Так, граждане Мантинеи в Аркадии по собственной воле призвали к себе спартанского реформатора, помогли ему прогнать ахейский гарнизон и «отдались под власть Спарты» (Polyb. II. 58. 4; Plut. Arat. 39. 1; Cleom. 14. 1). Это был первый ахейский город, добровольно сдавшийся Клеомену. Отчасти благодаря таким настроениям к лету 225 г. Клеомен достиг больших военных успехов в своей борьбе с Ахейской лигой. В июле 225 г. он захватил Аргос, один из самых важных городов Пелопоннеса (Plut. Cleom. 17. 6–8), причем сдача города носила добровольный характер. Спартанский царь также получил контроль над городами восточной Арголиды, Епидавром, Трезеной и Гермионой, граждане которых сами открыли ему ворота (Polyb. II. 52.2; Plut. Arat. 40. 7; Cleom. 19. 1; 6). Коринф сдался Клеомену вообще без борьбы (Polyb. II. 52. 2–4; Plut. Arat. 40. 2). Падение Коринфа было финальным ударом по Ахейской лиге. В результате к концу 225 г. покинули федерацию и примкнули к Клеомену такие важнейшие города Пелопоннеса, как Мантинея, Тегея, Пеллена, Аргос, Коринф, Эпидавр. В подавляющем большинстве полисов, входящих в Ахейский союз, сильную позицию занимали сторонники Клеомена, так называемые клеоменисты, по определению Полибия (II. 53. 2).

О настроениях, царивших во многих полисах Ахейского союза, свидетельствует Плутарх (Филарх): «Среди ахейцев началось брожение, в городах пошли речи о выходе из союза, ибо парод мечтал о разделе земли и об отмене долговых обязательств» (Cleom. 17. 5). Одновременно усилились сепаратистские настроения среди полисной элиты: «…первые граждане во многих местах были недовольны Аратом, а некоторые открыто возмущались его планом привести в Пелопоннес македонян, так что Клеомен вторгся в Ахайю, воодушевленный лучшими надеждами» (17. 5–6). В несколько другом тоне и с другими акцентами о том же самом процессе Плутарх говорит в биографии Арата: «Спокойствия не было нигде, нигде не довольствовались существующим положением вещей, но даже в Сикионе и Коринфе обнаружились многие, кто состоял в связи с Клеоменом и уже давно, мечтая взять власть в свои руки, питал тайную вражду к союзу» (40. 1).

Таким образом, отнюдь не только простолюдины оказались активными сторонниками Клеомена. В не меньшей степени его поддерживала и полисная верхушка, недовольная руководством Арата и опасавшаяся вмешательства Македонии. К еще одной категории «клеоменистов» можно отнести бывших тиранов пелопоннесских полисов, желавших вернуть себе власть. В источниках можно найти конкретные примеры действий различных социальных групп в городах Ахейского союза. При внимательном изучении этого материала никакого единообразия не прослеживается. В этой связи, как нам кажется, правомерна точка зрения С.К. Сизова. Он выступает против упрощенной оценки, бытующей в научной литературе и сводящейся к тому, что «повсеместно на стороне Клеомена выступали народные массы, а против него — ахейские богачи, которые призвали на помощь в борьбе против собственного народа иностранные (т. е. македонские) войска» [369].

Плутарх, с впечатляющей образностью описывая переход Ахейской лиги на сторону Македонии и резко критикуя Арата за этот шаг, усматривает основной побудительный мотив этого «противоестественного» союза в паническом страхе ахейской элиты перед социальной революцией: «В страхе перед ячменной лепешкой, потертым плащом, а самое главное — перед уничтожением богатства и облегчением мук бедности (это было основное, в чем обвинял Клеомена Арат) он подчинил ахейцев и самого себя диадеме, багрянице и приказам македонских сатрапов» (Plut. Осот. 16. 7). Но был ли прав Плутарх, ставя во главу угла именно социальное движение как первопричину, толкнувшую Арата в объятия Македонии? Мнения на этот счет расходятся. Одни исследователи склонны преувеличивать социальный момент, другие — преуменьшать [370]. Однако в любом случае нельзя отвергать достаточно ясное свидетельство Плутарха о важности социальной составляющей в антиахейском движении, во всяком случае на первом его этапе. Вряд ли прав С.К. Сизов, который вслед за Р. Урбаном считает, будто «социальный вопрос вообще не играл важной роли в этой войне…» [371]. Мы бы не стали преуменьшать первоначального энтузиазма народных масс, явно симпатизирующих Клеомену. Для них спартанский царь означал землю для всех и никаких долгов. Именно настроение низов в городах Пелопоннеса послужило тем ферментом, который придал силу «клеоменистам» из местной аристократии.

Лидеры Ахейской лиги начали всерьез опасаться разрушительного влияния революционных идей на гражданское население союзных городов. Отсюда обращение к Македонии, которая воспринималась как надежный бастион против социальных смут и разрушительных идей, идущих из Спарты. Инициатором союза с Македонией был Арат. Военные успехи Клеомена и начавшееся брожение среди членов Ахейской лиги заставили Арата, уже получившего на чрезвычайном собрании ахейцев в Сикионе экстраординарные полномочия (Plut. Arat. 41. 1), пойти на союз с Македонией. Это был полный поворот во внешней политике Ахейской лиги: ценой возвращения Коринфа Македонии Арат заключил союз с Антигоном Досоном (Polyb. II. 45–51), который был официально оформлен на синоде в Эгии осенью 224 г. (II. 65). Роковой как для Спарты, так и для всей Греции союз открыл новую фазу Клеоменовой войны. Теперь в войну вступила Македония. Антигон Досон послал на помощь ахейцам большую армию. Несмотря на отдельные успехи Клеомена, исход войны уже был предрешен. У Спарты не было равного Македонии союзника, а собственных сил явно не хватало, чтобы взять верх над объединенными армиями Ахейского союза и Македонии.

Исчез и энтузиазм народных масс в городах Пелопоннеса. Клеомен, как оказалось, вовсе не собирался распространять свои социальные реформы куда-либо помимо Спарты. В результате недавно обретенные союзники стали возвращаться в лоно Ахейской лиги. Плутарх рассказывает, что сторонники Арата в Аргосе «без труда увлекли за собой народ, возмущенный тем, что Клеомен обманул всеобщее ожидание и не уничтожил долгов» (Plut. Cleom. 20. 6–7). С.К. Сизов по этому поводу заметил, что «именно там, где социальные мотивы привели массу граждан в лагерь Клеомена, поддержка Спарты оказалась недолгой, и быстро наступило разочарование» [372].

Существует несколько объяснений отказа Клеомена «экспортировать революцию» за пределы Лаконии. В этом видят, как правило, его нежелание вмешиваться во внутренние дела полисов и нарушать их автономию. Полагают также, что Клеомен изначально воспринимал свои реформы как специфически спартанские, не предназначенные для распространения вширь [373]. Он не имел намерения экспортировать социальную революцию, руководствуясь и чисто практическими соображениями, — в восстановленной Пелопоннесской лиге ему не нужны были полисы, охваченные массовым демократическим движением [374]. Как полагает П. Кэртлидж, он не хотел в дальнейшем давать лишний повод для вмешательства Македонии в дела Пелопоннеса: «Спартанская гегемония над ассоциацией городов, захваченных массовым движением подлинно демократического толка… могла бы вызвать нежелательный интерес Македонии», [375]чьи взгляды на социальное движение низов были хорошо известны.