Михаил Бойцов - Бог, Рим, народ в средневековой Европе

Его лихорадочную активность 1358–1360 гг. необязательно объяснять личной импульсивностью, которую ему обычно приписывают в литературе. Спешка герцога, напротив, оказывается при ближайшем рассмотрении вполне разумной тактикой — ему нужно было во что бы то ни стало закрепить за собой статус наследника Карла IV прежде, чем у того, возможно, родится сын. Однако по той же самой причине император вряд ли горел желанием потакать стремлениям герцога.

Возможно, отзвуком тех надежд и разочарований стала смутная фраза, промелькнувшая в переписке правителей Мантуи и Милана. В послании от 27 апреля 1359 г. Уголино Гонзага сообщает своему родственнику и союзнику Барнабо Висконти о возвращении мантуанского посла из Чехии, от императора. Новость, которую тот с собой привез, относилась к Рудольфу IV. Герцог якобы старался добиться чего-то, о чем корреспондентам известно, но не добился и даже не может надеяться добиться впредь, потому что курфюрсты не согласны с его замыслом [305] «<���…> dicit tamen, quod dux Austrie procuraverit id, de quo alias dicebatur, sed tamen non obtinuerat nec sperabatur obtinere, quia electores non erant contenti <���…>» (RI. Bd. 8. S. 561–562. Nr. *302). .

Комментаторы этого места в Regesta Imperii и других публикациях, включая самые последние, напрасно связали его со слухом, переданным в хронике Маттео Виллани, о том, что Карл IV якобы провозгласил Рудольфа IV «королем Ломбардии» [306] Ibid. Той же точки зрения некритично придерживались до сих пор и другие историки. См., например: Begrich U. Op. cit. S. 49–50; Baum W. Op. cit. S. 109–110. . В Северной Италии тотчас живо вообразили, как войска герцога со дня на день перейдут Альпы, и перепугались не на шутку. Князья и коммуны начали лихорадочно возводить укрепления [307] Cronica di Matteo Villani a miglior lezione ridotta / comp. di F. Gh. Dragomanni. T. 2. Firenze, 1846. P. 172–173 (VIII, 98); 189 (IX, 4); 195 (IX, 8); 365 (X, 68). …

Между тем хроника Виллани позволяет довольно точно датировать появление слуха сентябрем 1358 г. — месяцем, на который хронист ошибочно относит смену правящего князя в Вене. Хотя Виллани и говорит, что молва держалась долго, неужели ее так и не смогли опровергнуть в течение полугода, чтобы она якобы смогла отразиться в «мантуанском известии»? К тому же к северу от Альп, да еще в Праге, никто не стал бы серьезно поддерживать разговор с послом о столь странном назначении Рудольфа. И самое главное: молва, переданная хронистом, утверждала, будто Рудольф IV по решению императора уже принял королевский титул [308] «Carlo imperadore de’ Romani <���…> il detto duca fece e pronunziò re de’ Lombardi. Il duca, come giovane, e vago di crescere suo nome e signoria, accettò il titolo del reame <���…>» (Ibid. P. 172). , тогда как Гонзага описывает ситуацию, в которой Рудольф IV еще только добивается какого-то повышения, а император ему в этом препятствует — со ссылкой на нежелание курфюрстов. Сопоставление показывает, тем самым, что в свидетельстве Виллани и в цитировавшемся письме речь шла совсем о разных новостях, хотя и в равной мере относившихся к Рудольфу IV.

При взгляде не с южной стороны Альп, а с северной слух, переданный Виллани, выглядит, конечно, совсем неправдоподобно. Во-первых, непонятно, какие насущные политические задачи дома Габсбургов решило бы приобретение Рудольфом титула короля ломбардцев. Во-вторых, поскольку Карл IV в январе 1355 г. сам короновался в Милане, странно было бы ожидать, что он отдаст кому бы то ни было — даже зятю — свой новый титул. Однако слух — как слуху и положено — все же может передавать реальные обстоятельства — пусть и в искаженном виде. Таким реальным обстоятельством могло быть стремление Рудольфа действительно стать одним из причастных к империи королей, но только, разумеется, королем не «ломбардцев», а «римлян» [309] Предположение, что Рудольф IV стремился стать преемником Карла IV, так напрашивается, что сначала Бегрих, а за ней и Баум включили его в свои рассуждения о претензиях герцога на титул короля Ломбардии. Наследник французского короля получал титул дофина, наследник английского — титул герцога Уэльского. А вот в империи такого института не было, и Рудольф IV мог попытаться его ввести «по образцу западных монархий» ( Begrich U. Op. cit. S. 50; Baum W. Op. cit. S. 110). В том-то и дело, что в империи не требовалось вводить никакого нового института, потому что наследника вполне можно было провозгласить королем Римским, что Карл IV в конце концов и сделает в отношении своего сына. Титул же короля Ломбардии не имел к преемственности императорской власти никакого отношения. .

В логику той же догадки хорошо укладывается и «мантуанское донесение». Оно показывает, что при дворе Карла IV (как, видимо, и при североитальянских дворах) знали об усилиях Габсбурга повысить собственный статус. Однако, в отличие от двора венского, там знали и о другом: император настроен в любом случае разочаровать герцога — со ссылкой на якобы скептическое мнение курфюрстов. Разумеется, такая ссылка всегда звучала весомо, но она становилась убийственным аргументом именно в том случае, если Рудольф претендовал на титул короля Римского. Ведь короля Римского, в отличие от «короля Ломбардии», должны были избирать курфюрсты.

Как бы то ни было, строка из письма Гонзага, видимо, может быть понята как намек и на содержание пражских переговоров в октябре предыдущего года, и на политический контекст, в котором пришлось изготавливать венскую фальшивку, и как предвосхищение отказа Карла IV пойти навстречу желаниям австрийского герцога при их будущей встрече в начале мая. Собираясь в конце апреля 1359 г. в Прагу, Рудольф IV мог еще надеяться убедить венценосного тестя пойти ему навстречу. Но при императорском дворе уже знали, что герцогу будет отказано, притом со ссылкой на настроение курфюрстов — то ли и впрямь доподлинно известное, то ли приводимое лишь в качестве неопровержимого аргумента для отказа.

В послании Уголино Гонзага (вернее, в той краткой регесте, что была опубликована) имеется существенная хронологическая нестыковка, на которую никто не обращал внимания. Мантуанский посол якобы вернулся от императора из Чехии. Однако Карл IV покинул Чехию в конце февраля и до конца апреля разъезжал в основном по Рейнской области. (Кстати, одно из последних писем из Праги, датированное 27 февраля 1359 г., император отправил в Мантую, адресовав его Гвидо Гонзага, отцу Уголино.) [310] RI. Bd. 8. S. 238. Nr. 2917. Так сколько же времени должен был ехать от императора «из Чехии» посол, если привезенную им новость пересказывали в Мантуе как свежую 27 апреля? Либо эта новость на самом деле еще февральская, и Уголино тянул с ее оглашением, либо же сочинитель письма путается в географии: ни в марте, ни в апреле его посол не мог встретиться с императором в Чехии … А если эта новость февральская, то не отражает ли она тем более содержание переговоров между юным герцогом и императором на их встрече еще в октябре 1358 г.?