Михаил Бойцов - Бог, Рим, народ в средневековой Европе

Пожалуй, и Морав, и Заутер все же преувеличивают значение текста Золотой буллы — как такового или в пересказе. Ни они сами, ни, кажется, никто из их предшественников не рассмотрел возможность того, что «Большая привилегия» могла появиться отчасти как реакция на рассказы не только (а может быть, и не столько) о тексте Золотой буллы, сколько о церемониально-торжественном обрамлении , в котором ее провозглашали. Яркие имперские церемонии, организованные Карлом IV в Меце, почтительно описывались и теми хронистами, которые о самой Золотой булле, видимо, ничего не слышали [298] Их перечень см. в ст.: Hergemöller B.-U. Op. cit. S. 123–124. Anm. 1–2. . Однако даже не знавшие о ней современники должны были заметить, что в Нюрнберге и Меце происходило нечто особенное, в чем Габсбурги так и не приняли участия. К числу самых запоминающихся церемоний в Меце относились, безусловно, и сценки с выполнением курфюрстами их почетных придворных служб для императора. Не отсюда ли возникло стремление Рудольфа закрепить за собой титул имперского старшего ловчего? Потягаться за этот титул с маркграфом Майсенским (получившим его от Карла IV только в 1350 г.) было Габсбургу вполне по силам, покольку такая же почетная должность уже числилась за герцогами Каринтийскими [299] О почетном титуле имперского ловчего у герцога Каринтийского см.: Baum W. Op. cit. S. 73–74; Wolfinger L. Die Herrschaftsinszenierung… S. 431–432. .

Впрочем, при ближайшем рассмотрении содержание «Большой привилегии» представляется куда масштабнее ревнивого соперничества с Золотой буллой или с торжествами, сопровождавшими ее опубликование. Возможному главному мотиву появления фальшивки историки, пожалуй, до сих пор не уделили должного внимания. Они все, конечно, отмечали, что до появления на свет долгожданного первенца 26 февраля 1361 г. ближайшим наследником Карла IV оставался его зять Рудольф. Разумеется, курфюрсты имели право избрать на римский трон любого понравившегося им князя. Однако при прочих равных условиях у наследника правившего государя, тем более если он принадлежал к другой династии, шансов им понравиться имелось больше. Не кроется ли в этом простом обстоятельстве главная разгадка решительных политических шагов австрийского герцога?

Несомненно, сам Рудольф до начала 1361 г. имел все основания считать себя наследником Люксембурга. Более того, после императорской коронации Карла IV в 1355 г. освободился титул, претендовать на который потенциальному преемнику было бы естественно. Это титул короля Римского (т. е. короля Германии), который до римского похода 1355 г. носил сам Карл IV. При немалых амбициях Рудольфа, подкрепленных родственной близостью с императором, он не мог не задумываться над возможностью самому быть избранным курфюрстами королем Римским — притом не в отдаленном будущем, а практически сейчас, после перехода семейных титулов и владений Габсбургов в его руки. «Дополнить» церемонию передачи ленов избранием королем Римским было бы в этой логике делом самым естественным. Некогда Ваттенбах четко написал, что целью Рудольфа было стать rex Romanorum [300] Wattenbach W. Op. cit. S. 98, 102. . Однако последующие историки сделали почему-то многое, чтобы затуманить этот, казалось бы, простой вопрос. Даже автор самой новой монографии предпочитает говорить экивоками, что Рудольф стремится к «квазикоролевскому достоинству», статусу, «схожему с положением кронпринца», вместо того чтобы сформулировать политическую цель герцога в терминах его времени [301] Wolfinger L. Das Privilegium maius… S. 171; Idem. Die Herrschaftsinszenierung… S. 588, 616. . Другие историки уходят еще дальше от сути вопроса, вспоминая, что еще в XIII столетии возникал проект превращения Австрии в королевство, и Рудольф IV собирался его возобновить — поскольку, дескать, обладая тремя герцогствами, Габсбурги вполне могли бы претендовать и на то, чтобы объединить их в королевство. Такая гипотеза навязывает политикам XIV в. логику, свойственную куда более поздним временам. Уместнее исходить из того, что стасус собственного княжества был важен для Рудольфа IV прежде всего как инструмент для повышения личного стастуса в империи, а не наоборот.

Фальшивые грамоты решали в пользу герцога много накопившихся проблем и внутри самой Австрии, и за ее пределами, но, помимо всего прочего, они делали Рудольфа IV безусловным лидером среди возможных претендентов на второй по значимости титул в империи. Превращение герцогской шапки в императорскую корону с дугой проще всего объяснить борьбой Рудольфа не за королевский статус владений Габсбургов, а за свой статус короля Римского — будущего императора. Тогда справедливое, но слишком общее суждение Морава, что Рудольф IV с помощью подделок хотел набрать очки в конкурентной борьбе с другими князьями, приобрело бы определенность политической цели: речь могла в данном случае идти не о конкуренции вообще, а о конкуренции за освободившийся королевский титул [302] Столь же туманно, как и Морав, высказываются обычно и другие историки. Так, Линднер пишет, что в ходе соперничества между княжескими династиями Рудольф IV попытался «пробиться наверх с помощью фальшивки» («nach oben zu fälschen») ( Lindner M. Op. cit. S. 191). .

В свое время Карл IV добился лояльности Альбрехта II, обещав ему, возможно, не только породниться, но и возвести будущего зятя в короли Римские. Во всяком случае, сразу после успешных переговоров между Карлом и Альбрехтом II в 1353 г. монахи австрийской обители Цветль, по словам современника (а скорее всего, и очевидца), вышли встречать Карла и 14-летнего принца Рудольфа так помпезно, словно они приветствовали императора и короля Римского [303] «Qui Karolus tanquam serenissimus augustus et cesar excellentissimus, et gener eius Rudolfus filius Alberti tanquam rex Romanorum, cum reliquiis, omnes induti sacerdotalibus, sunt susscepti et refecti copiose» (Kalendarium Zwetlense // MGH SS. Bd. 9. Hannover, 1851. P. 689–698, здесь P. 693). . Если отсчитывать от того момента, то Карлу предстояло получить императорский венец лишь через два года, а Рудольфу — жениться на дочери Карла через три. Тем не менее во владениях герцога Альбрехта II, похоже, все готовы были уже признать в них будущих императора и его преемника. Поэтому Рудольфа IV можно понять, если он, едва став герцогом, начал бы добиваться того, что в его глазах принадлежало ему по праву. К тому же 19 марта 1358 г. третья жена императора, Анна Свидницкая, принесла ему дочь Елизавету. Легко представить, сколь разочарован был полом новорожденной ее отец. Но точно так же несложно представить, как перенервничали оба Габсбурга — Альбрехт II и Рудольф, — ожидая известия о том, сыном или дочерью разрешится императрица. Новость о появлении на свет Елизаветы должны были воспринять в Вене с огромным облегчением, но она же означала, что императорская чета после почти пяти лет бездетного брака все же способна произвести на свет потомство. А это должно было заставить Рудольфа IV либо полностью отказаться от своих планов, либо же, напротив, поспешить с их реализацией [304] Из историков последнего столетия связь между рождением Елизаветы и появлением «Большой привилегии» подчеркнул, кажется, только Вольфингер: Wolfinger L. Das Privilegium maius… S. 150–151; Idem. Die Herrschaftsinszenierung… S. 623–635. Между тем еще Ваттенбах совершенно верно расставлял здесь акценты: Wattenbach W. Op. cit. S. 99. .