Иван Беляев - Вацлав Гавел. Жизнь в истории [litres]

Еще 10 января Паточку начинают вызывать на каждодневные продолжительные допросы. Он признается, что знает текст «Хартии» и является ее официальным спикером, но отказывается отвечать на все остальные вопросы. 14 января Гавел встречается с Паточкой в камере, и они говорят о бессмертии.

1 марта в Прагу с официальным визитом прибыл министр иностранных дел Нидерландов Макс ван дер Стул. Визиты высокопоставленных лиц с Запада в это время были для Чехословакии большой редкостью, и коммунисты восприняли это как один из способов проломить политическую изоляцию. Однако ван дер Стул преподнес чехословацкому руководству неприятный сюрприз, уже в первый свой день в Праге пригласив на встречу Паточку.

Встреча эта, увы, стала для профессора фатальной. На следующий день президент Гусак призывает министра досрочно прервать свою поездку и покинуть страну. Паточку вызывают на очередной затяжной допрос, а еще через день госпитализируют с острой сердечной недостаточностью. 13 марта выдающийся чешский философ Ян Паточка скончался в больнице, а государство сделало все возможное, чтобы не превратить его похороны в политическую манифестацию. Католический священник, который, как считается, был агентом StB, в последний момент поменял время богослужения; над теми, кто все-таки пришел, летал вертолет, а неподалеку от кладбища прогревали моторы полицейские мотоциклы, заглушая даже прощальные речи.

Гавела на прощании, разумеется, не было, он оставался под стражей. Давление на него во время следствия шло по двум основным линиям. Первая сводилась к тому, чтобы убедить изолированного от мира диссидента, будто вся затея потерпела крах и люди массово отзывают свои подписи под «Хартией». Вторая, с учетом того, что непосредственно «за “Хартию”» режим преследовать никого не хотел, заключалась в том, чтобы пришить Гавелу что-то другое. Этим «другим» стала контрабанда «антигосударственных» документов на Запад. Главным таким документом сочли мемуары политика Прокопа Дртины. А адресатом был все тот же Павел Тигрид, сыгравший аналогичную роль в политическом процессе против Яна Бенеша и Карела Замечника.

По этому обвинению Вацлава быстро приперли к стенке – уже в январе другие подозреваемые и сам Дртина успели дать показания, так или иначе подтверждавшие, что к контрабанде причастен и Гавел. 25 января он сознался сам. Однако следствие прекрасно понимало, что роль Гавела в передаче текстов за границу второстепенна, но главное – зимой 1977 года власти не собирались сажать опального драматурга. Им нужен был диссидент сломавшийся, побежденный и сдавший позиции.

Расчет режима оправдался. Нескольких месяцев вполне хватило, чтобы Гавела запутать и если не запугать, то как минимум деморализовать. Он плохо переносил заключение, несколько раз просил у тюремных врачей успокоительное и за пять месяцев заключения похудел на 12 килограммов. Допросы шли каждый день и продолжались по шесть-семь часов минимум. После смерти Паточки Гавел явно чувствовал угрызения совести, ведь именно он уговорил пожилого уже философа стать третьим спикером «Хартии».

В апреле Гавел заговорил о возможных уступках: о готовности дистанцироваться от политики, сосредоточиться на творчестве, сложить с себя полномочия представителя «Хартии». 6 апреля он отправляет письмо генеральному прокурору Чехословакии:

Опыт трех месяцев следствия привел меня к осознанию того, что часто поступок, искренне задуманный как легальный, благодаря необдуманной форме или другим обстоятельствам (например, тенденциозной интепретации зарубежной печати) легко может стать поступком, который возможно трактовать как подсудный. На основе этого понимания, но и по другим причинам я решил, что в случае своего освобождения прекратил бы публичные политические выступления, особенно в иностранных средствах массовой информации, и сосредоточился бы, как в 1969-1975 годах, исключительно на художественном творчестве, которое я считаю своей главной жизненной миссией. Свои основные воззрения человек, однако, со дня на день не меняет, и я не хочу притворяться, будто бы изменил некоторые свои критические взгляды на определенные явления нашей общественной жизни. Но я осознал, что существуют более конструктивные способы для их выражения, чем некоторые из тех, что я избрал в прошлом. 196 196 https://archive.vaclavhavel-library.org/File/Show/284034.

«Свою просьбу я написал способом, который мне тогда казался очень хитрым. Я не сказал там ничего, чего бы не думал или что не было бы правдой. Я лишь упустил, что правда – это не только то, что говорят, но и то, кто, кому, почему и при каких обстоятельствах <���…> Эту просьбу я на следующий день отправил, и поскольку на нее никто не реагировал, а заключение мое продолжалось, то я думал, что она кончила там, где кончают все такие просьбы, и более-менее о ней забыл», – вспоминал об этом Гавел пятью годами позже 197 197 Письма Ольге. С. 406. .

И действительно, Гавел вышел на свободу только 20 мая, зато уже на следующий день после его освобождения письмо прокурору публикует «Руде право». О том, что «Хартия» не развалилась за время его заключения, Гавел узнал уже у тюремных ворот, где его встречал Павел Ландовский. 21 мая Гавел печатает в самиздате свои объяснения случившегося. 26 мая хартисты выпускают официальное заявление, в котором называют действия властей «тенденциозной попыткой запачкать репутацию честного человека» 198. 1 июня Гавел подает иск против журналиста Томаша Ржезача. Ржезач после разгрома Пражской весны уехал в Швейцарию, где спустя несколько лет был завербован чехословацкой разведкой. В 1975 году он вернулся на родину. В 1978-м свет увидит заказанная ему советским КГБ книга «Спираль измены Солженицына». Ну а пока процитируем его радиосюжет «Кто такой Вацлав Гавел?»:

Между прочим, Гавел никогда не отличался никаким «человеколюбием», и его настоящий взгляд на демократию и свободу достаточно известен. Страну, в которой мы живем и которая была его родиной, он уже давно отринул. Своими проимпериалистическими взглядами, пусть и хитро спрятанными под разными подобиями «общечеловеческих проблем», он ни на кого повлиять не может. Наши люди: рабочие, крестьяне-кооператоры и работающая интеллигенция – уже по-настоящему изучили и уже хорошо знают, кто такой Вацлав Гавел и ему подобные. О том, что такое правда и что такое ложь, их никто «снаружи» поучать не должен. Они, в конце концов, достаточно ясно показали, что думают о Гавеле и других ренегатах, когда однозначно осудили их памфлет, «Хартию-77». 199 199 Крисеова. С. 151.

«И тогда, и потом все наблюдатели сходились в том, что Гавел не сделал ничего, что могло бы повредить другим людям или самой “Хартии”. Он не отказался от своих взглядов, не отозвал свою подпись и не предложил государственной безопасности информацию, которой бы у нее так или иначе уже не было», – пишет Жантовский 200 200 Жантовский. С. 201 . Но для Гавела первые месяцы свободы оказались временем колоссального психологического кризиса. Пойдя на сделку с полицией, он оказался в шкуре Макхита из собственной версии «Нищенской оперы». Рефлексия Гавела по поводу всего случившегося отразилась в пьесе, завершившей трилогию ваньковок, – «Протест».