Иван Беляев - Вацлав Гавел. Жизнь в истории [litres]

Не исключаю, что ничтожность, которая меня так злит, служит лишь поводом и, так сказать, расплачивается за все те серьезные вещи, которые меня разозлить не могут. Может быть, где-то в подвале моей спокойной души есть тайная батарейка, которая потихоньку заряжается, и когда потенциал этой скрыто накопленной досады достигает определенного уровня, хватает любой малости, чаша переполняется и все это разом выплескивается по внешне совершенно недостойным причинам. И невинный шутник Ульвер жестоко наказан за то, что я должен два года строить и снова сносить понтонные мосты.

Итак, я был в ярости и стал бешено пинать двери ресторана (с ними, на удивление, ничего не случилось, они были, очевидно, из очень толстого стекла). Естественно, мое поведение было бессмысленным и достойным осуждения. Я вел себя как забулдыга. Мой разум это осознавал, но на мое поведение это не имело тогда ни малейшего влияния. <���…>

Это был просто всплеск бессилия человека, в маленьком унижении которого на миг отразилось все большое унижение, окружающее всю его жизнь. 205

Дебош Гавелу с рук не сошел. Официанты вышли на его бешеный стук, затащили внутрь и начали бить. Защищаться он не стал, с сарказмом объяснив в том же эссе, что за сопротивление расплатился бы втройне: потерял бы несколько зубов, был бы привлечен к суду за хулиганство, а в «Вечерней Праге» вышел бы фельетон о видном борце за права человека, бушующем у дверей ресторана. От официантов Гавел получил по шее, зато проблем с полицией в этот раз не возникло. Пообщаться с ней пришлось через две недели.

После рождественских и новогодних праздников в Праге начинается бальный сезон. Эта традиция, уходящая своими корнями во времена австрийской монархии, сохранилась до наших дней. Существовала она, пускай с чуть меньшим размахом, и в социалистические времена. Некоторые балы были закрытыми: в них участвовали лишь представители какой-то профессии или студенты одного учебного заведения, – а другие были открыты для посторонних, и на них продавались билеты.

28 января на Виноградах устраивался бал железнодорожников, куда, с совершенно невинными намерениями, решила сходить целая компания пражских диссидентов. Но похоже, что тайная полиция сочла это каким-то заговором или провокацией. Несмотря на наличие билетов, никого из хартистов в зал не пустили, хотя – к чести не то организаторов, не то госбезопасности – тут же возвращали за эти билеты деньги. Люди постепенно скапливались в вестибюле дома культуры и на тротуаре, пытаясь решить, что им в этой ситуации стоит предпринять и как провести остаток вечера. И компания эта была большая – люди из диссидентских кругов купили едва ли не сотню билетов. Полиция решила образовавшуюся толпу разогнать, началась давка и толкотня.

Павла Ландовского задержали, Гавел вызвался пойти вместе с ним, чтобы выступить свидетелем и доказать невиновность товарища. Но поездка в отделение вполне логично закончилась тем, что Вацлав был арестован и сам – вместе с Ландовским и членом рок-группы DG 307 Ярославом Кукалом они провели за решеткой шесть недель. Гавел вспоминал, что потребовал написать протокол под его диктовку и задел полицейских за живое, начав диктовать еще и знаки препинания:

Я им объяснил, что даже самый лучший знаток чешского не может предугадать конструкцию диктуемого предложения и быть уверенным, где должна быть запятая, а где нет. Однако когда я потом прочел записанный протокол, то убедился, что уже давно не встречался с тем, чтобы на такой маленькой площади собралось так много грамматических и орфографических ошибок. Эти ошибки я не исправил, потому что являюсь – как сказал поэт К. – слишком вежливым человеком, чтобы быть хорошим диссидентом. 206 206 https://archive.vaclavhavel-library.org/File/Show/156880. .

История с балом железнодорожников вполне могла бы остаться забавным эпизодом, но она повлекла за собой возникновение одной из главных диссидентских организаций в истории коммунистической Чехословакии. В конце апреля 1978 года семнадцать человек объявили о создании Комитета по защите несправедливо осужденных (Výbor na obranu nespravedlivě stíhaných, VONS). Образцом для него послужил польский Комитет защиты рабочих (известный по-русски как КОР); в Чехословакии идею такого же комитета первым предложил летом 1977 года историк Ян Тесарж, однако поначалу она не нашла большой поддержки.

Шестнадцать из семнадцати организаторов были хартистами; исключение составила лишь Эльжбета Ледерерова, жена одного из осужденных за контрабанду мемуаров Прокопа Дртины, но и она вскоре поставила свою подпись под «Хартией». «Вначале основатели комитета стремились, чтобы их организация смогла действовать в рамках “Хартии-77”, однако соответствующего разрешения на это они не получили. Наконец в виде компромисса было принято постановление, что VONS будет развивать свою деятельность в духе инициативы “Хартии-77”», – поясняет историк Петр Блажек 207

Как и «Хартия», Комитет пытался быть организацией, объединяющей людей разных взглядов. Рудольф Баттек был социал-демократом, Петр Уль радикально левым. Вацлав Бенда был католиком, Вацлав Малый и вовсе католическим священником. Но вот кого в VONS не оказалось, так это коммунистов-реформаторов 1968 года. Исключением может считаться Гертруда Секанинова-Чакртова – осенью 68-го она была одним из четырех депутатов, голосовавших против договора о постоянном размещении советских войск.

Строго говоря, определенный разлом наметился и внутри «Хартии». Группа бывших коммунистов (которых еще называли еврокоммунистами, евраками или е-клубом) явно обособилась внутри движения. Хартисты шутили, что рабочие встречи евраков – это «их ЦК». Осенью 1978 года заговорили о том, что коммунисты манипулируют лондонским информационным агентством Palach Press, которым руководил будущий министр иностранных дел Чехии Ян Каван. В ноябре на Запад было отправлено письмо, якобы одобренное большинством членов VONS, где бывших коммунистов упрекали в подрыве работы «Хартии» и даже в надежде вернуться к власти еще при этом режиме.

Гавел, как видно по его переписке, от этого обращения дистанцировался и втягиваться в конфликт не хотел. Он и вообще уделял не много времени работе Комитета, хотя осенью 1978 года снова принял на себя функции представителя «Хартии», заменив беременную Марту Кубишову. А вообще значительную часть 1978 года он провел в Градечке, где рождался на свет его самый известный публицистический текст.

Название «Moc bezmocných» на русский язык чаще всего переводят как «Сила бессильных», хотя существует и другой вариант – «Власть безвластных». Текст, посвященный памяти Яна Паточки, начинается со слов «по Восточной Европе бродит призрак, который на Западе называют “диссидентство”». С одной стороны, понятно, что Гавел использует цитату из «Манифеста Коммунистической партии» в ироническом контексте. С другой стороны, кажется, что даже шуточное использование этой отсылки предполагает очень высокий уровень притязаний.