Зигфрид Фишер-Фабиан - Александр Великий. Мечта о братстве народов

Но Александр, казалось, ничего не знал об этом — как и Птолемей, и Онесикрит, и Неарх. Они ни словом не упоминают в своих записках о Скилаке. Имя маленького, незначительного морехода просто замалчивалось. Для того, чтобы греки и македоняне, по сути, повторившие его путь, могли присвоить себе честь истинных первооткрывателей? Многое говорит в пользу этой версии. Если уж Александру не удалось дойти до Мирового Моря из-за неповиновения своих воинов, ему представлялась возможность хотя бы бороздить это море, которое, как он предполагал, было связано с океаном, а возможно, им и являлось.

Александр не стал дожидаться, когда починенные корабли вновь спустят на воду. Разведчики донесли ему, что маллийцы и оксидраки, обычно враждовавшие между собой, заключили союз для ведения войны с пришельцами, укрыли в надежном месте женщин и детей и в любое время могут выступить против армии Александра. Оба народа в своей жажде свободы не терпели никакой власти над собой и были в состоянии выставить 90.000 пеших воинов и 10.000 всадников. Нейтрализовать их было жизненно важно не только для безопасности флота, но и для исключения угрозы нападения в будущем. Александр рассчитывал, что когда-нибудь бассейн Инда станет важным торговым путем между Западом и Востоком, но для этого в «стране пяти рек» должен царить мир.

Македонские командиры попытались преуменьшить опасность предстоящей встречи с войсками маллийцев, обитавших на пространстве между реками Акесин и Гидраот, но тем самым лишь пробудили в солдатах чувство недоверия. Скоро каждый в армии Александра знал, что они выступают против самых неустрашимых воинов Индии, о которых говорили, что их нужно трижды убить, чтобы они сдались. «Македоняне, полагавшие, что все тяготы войны уже позади, поняли, что все начинается заново. В каждой палатке велись подстрекательские речи: этот царь, которого они заставили на Гифасисе повернуть вспять, кажется, и не собирается положить войне конец, а хочет лишь сменить театр военных действий. Он намеревается вести их в края, где не светит солнце, не сияют звезды, в края, которые сама природа недаром укрыла от сторонних глаз. На новое оружие, полученное ими, найдутся и новые враги», — писал Диодор.

Насколько низок был моральный дух даже в отборных войсках, стало ясно при захвате маллийских городов. Нашлось очень немного добровольцев, готовых в составе ударных отрядов первыми подняться на крепостную стену. Воины устали от вечного героизма. Все чаще командирам приходилось подавать личный пример, приставлять к стене лестницу и лезть под градом стрел наверх, как это сделал сам Александр при штурме главного города маллийцев (предположительно сегодняшний Мултан — самое жаркое место Пакистана).

В ярости из-за нерешительности своих солдат, которые совсем не рвутся в бой, — так македонские воины еще никогда не вели себя! — Александр хватает лестницу, приставляет ее к насыпи, поднимается, и оказывается, что из нападавших на стене он один! Командиров, собиравшихся последовать за ним, сбросили с лестницы грязными дубинками. Он мог бы спрыгнуть назад — глинобитная стена Невысока, всего в три человеческих роста — но прыгает во двор крепости. По белым страусиным перьям и сверкающему золотом облачению защитникам нетрудно было узнать, кто перед ними. После непродолжительного колебания и некоторой робости (маллийцы не могли поверить, что перед ними стоит сам царь Александр, — один, прижавшись спиной к стене) они двинулись на него. Одного тут же поражает его меч, потом падает и второй. Но третий отступает и натягивает тетиву лука. Стрела пробивает доспехи и вонзается в грудь. Александр оседает, из груди брызжет кровь: кажется, задето легкое.

В тот же момент рядом с ним оказался Леоннат, один из семи благородных царских телохранителей, и Певкест со священным щитом Илиона, и Аристон, один из триархов, и славный Абрей, тут же смертельно раненный; остальным тоже досталось, но соратники прикрывают царя щитами до тех пор, пока, наконец, отборные войска не проломили ворота и не ворвались в крепость, круша в безумной ярости все на своем пути.

Доставили врача Критодема, уроженца острова Кос. Нужно было вытащить из раны деревянную стрелу длиной 1,2 метра с железным наконечником. Возможно, в этот момент врач вспомнил слова Гиппократа: «Порицания достойно, если из раны вытаскивают стрелу, что является злом еще большим, чем сама стрела в ране». Он дрожит от страха. Для этого есть и еще одна причина: плачевная судьба придворного врача Главкия. С помощью пилы Критодем удаляет длинную наружную часть стрелы с оперением, расширяет рану ножом настолько, что в нее можно ввести кусачки, чтобы сначала отломать стрелу: две зазубрины на острие длиной десять сантиметров и шириной четыре мешают сразу извлечь ее. Четверо помощников держат раненого. Критодем расшатывает наконечник, застрявший в грудной клетке, так что, наконец, его можно вытащить. Кровь хлынула из раны. Александр лишается чувств и «выглядит так, будто конец близок». Но вот кровь удается остановить. Рана дезинфицируется вином и истолченными в порошок листьями персикового дерева, сверху накладывается зола морской губки, смешанная со смолой. Александру дают маковый отвар, и вскоре он засыпает. Критодем облегченно вздыхает: хвала богам, легкое не задето, пострадала лишь диафрагма.

Александр выжил. Большинство тяжелораненых в те времена могли протянуть лишь несколько дней, от силы неделю-другую, а затем умирали — как правило, от заражения крови, так как антисептических повязок еще не знали. Опыт показывает, что лечение было очень неэффективным. Если в битве с Пором были тяжело ранены тысяча двести воинов, это значило, что по меньшей мере тысяча из них обречены.

Это было восьмое ранение Александра. В иллирийском походе он был ранен дважды: камнем в голову и дротиком в шею. На Гранике царь отделался легко: кинжал повредил лишь кожу головы. В битве при Иссе он получил удар мечом в правый бок. Под Газой в его стопу попала стрела. И еще дважды его ранило стрелой в боях с аспасиями и гандридами. Но благодаря своему несокрушимому здоровью и худощавому телосложению Александр всегда поправлялся. На этот раз все обстояло намного серьезнее. Никогда уже ему не было суждено стать таким, как раньше. Что же до Птолемея, Кратера, Гефестиона, Певкеста, Леонната, то они, как отмечали Арриан и Диодор, напрямик высказались относительно его безрассудной храбрости: «То, что сделал ты, приличествует простому солдату, но не к лицу полководцу. Твоя жизнь — слишком высокая плата за такой ничтожный городишко, как столица маллийцев. Прибереги ее для другого, более достойного случая. Или ты забыл, что твоя гибель поставит на карту жизни огромного количества людей?».