Оскар Шервин - Шеридан

«Скажи мне, Джордж, может, фрейлина делает не только все это, но и кое-что еще?» — спросила королева со значением.

«Ну конечно, — откликнулся принц, — она бесплатно посещает спектакли, концерты, оратории; бесплатно лечится у придворных врачей и бесплатно получает у аптекарей лекарства».

«Но ты забыл упомянуть еще кое-какие ее действия, весьма существенные», — сказала королева.

«Вполне возможно, — заявил принц, — действия фрейлины никогда не являлись предметом моего образования».

«Ну что ж, тогда я тебе напомню, — продолжала королева, — тем более что ты познакомился с этими действиями совсем недавно. Ты правильно сказал, что фрейлина ходит на спектакли, концерты и оратории бесплатно, но ты забыл добавить, что она к тому же ходит на свидания при луне с молодыми принцами — интересно, это тоже бесплатно?»

Принц свободно говорил по-французски, по-итальянски и по-немецки, хорошо знал классиков и питал любовь — показную — к искусству и литературе. Вкус у него был не вполне безупречен: слишком уж тяготел принц к цветистому и кричащему. Но если учесть, что у его отца вкуса не было вовсе, он выигрывал от сравнения с королем, и его вкус почитали за эталон. Он любил развлечения на открытом воздухе и прекрасно сидел в седле. Он метко стрелял, превосходно фехтовал, а при случае умело пускал в ход кулаки. Ему нельзя было отказать в храбрости — он смело глядел в лицо смерти. «Вот она, смерть, дружок», — приговаривал он, находясь на краю гибели. С другой стороны, ему было непереносимо все, что препятствовало исполнению его капризов. Вдобавок к тому он лгал на каждом шагу, оправдываясь тем, что так уж его воспитали. «Вы знаете, я неправдив, — заявил он однажды, — и братья мои — тоже лжецы. Дело в том, что королева с раннего детства приучала нас говорить двусмысленно».

Для лондонского общества, по горло сытого скукой, царившей при дворе первых трех Георгов, этот юный принц, рожденный на английской земле, воспитанный в Англии и говоривший по-английски без вестфальского акцента, стал принцем-душкой. Принц Уэльский был и впрямь восхитителен: высокий, хорошо сложенный, с красивым мужественным лицом, он уступал по красоте разве что герцогу Йоркскому, которого называли новым Аполлоном. И даже много-много лет спустя, в 1829 году, мадам дю Кайля, фаворитка Людовика XVIII, была поражена красивыми чертами его лица, его «belles jambes et sa perruque bien arrangee — ses belles manieres» [45] «Стройными ногами и прекрасно завитым париком, его изысканными манерами» (франц.). . Менуэт он танцевал лучше всех своих сверстников. Ему завидовали все щеголи. Все красавицы хотели бы иметь такую очаровательную улыбку, как у него, а его поклон был, несомненно, самым царственным поклоном во всей Европе.

Принц был своим человеком среди франтов и денди. Первый его выход в свет произвел сенсацию: на туфлях принца сверкали пряжки нового фасона. Эти пряжки были его собственным изобретением и отличались от всех применявшихся ранее пряжек тем, что имели дюйм в длину и целых пять дюймов в ширину, спускаясь почти до подошвы по обе стороны стопы. Когда он впервые появился в палате лордов, на нем был камзол из черного бархата, богато расшитый золотыми и красными блестками, на красной атласной подкладке. Он носил туфли с красными каблуками; волосы у него были тщательно расчесаны на обе стороны и завиты, а сзади красовались два маленьких завитка. Шитье простого кафтана нередко обходилось принцу, после многочисленных переделок и, следовательно, столь же многочисленных поездок портного Дэвидсона из Лондона в Уиндзор, фунтов в триста.

Принц Уэльский был занимательным собеседником, большим говоруном и охотником посплетничать. В людях он выше всего ценил умение держаться с ним почтительно, но без подобострастия, и способность развлекать его. Он любил музыку, хорошо пел и играл на виолончели под аккомпанемент фортепьяно. С одинаковой похвалой отозвался он об игре соперников Кросдилла и Черветто [46] Джон Кросдилл (175?—1825) и Джиакомо Черветто (1682—1783) — известные виолончелисты того времени. , заметив, что «в исполнении Кросдилла чувствуется солнечный пламень и блеск, тогда как исполнение Черветто, нежное и лиричное, напоминает лунный свет». Принц часто бывал в опере, увлекался камерной музыкой и покровительствовал многим музыкальным обществам. Джиардини, человека весьма достойного, сказавшего про принца Уэльского, что это музыкант среди принцев и принц среди музыкантов, следовало бы объявить льстецом, если бы в этой фразе не подразумевалось с тонким юмором, что это лесть-издевка.

Эрскин называл принца, тоже не без язвительности, «знатоком космогонии» (намекая на Векфильдского священника), поскольку у него имелась в запасе пара цитат из классиков: одна — из Гомера, другая — из Вергилия, которые он, рисуясь, старался при каждом удобном случае ввернуть в разговоре.

Принцем владела страсть к накопительству — правда, не денег, а одежды. Все кафтаны, башмаки и панталоны, которые он носил на протяжении пятидесяти лет, хранились в его гардеробе; вплоть до конца своих дней держал он в памяти полный каталог этой коллекции предметов туалета и мог когда угодно потребовать любой из них. У него было пятьсот кошельков, и в каждом из них лежали забытые там мелкие деньги. Он хранил бессчетные связки любовных писем от женщин, стопы дамских перчаток, груды женских локонов.

Обратная сторона картины весьма неприглядна. Это был распущенный хлыщ и пьяница, расточитель и игрок, «скверный сын, скверный муж, скверный отец, скверный подданный, скверный монарх, скверный друг». Похождения принца расстраивали его отца больше, чем любые поражения в американской войне. Принц Уэльский шатался по публичным домам, напивался до бесчувствия и бывал доставляем домой в мертвецки пьяном виде. Частенько его отводили в полицейский участок. Он проматывал огромные суммы и был вечно в долгу. Подпав под дурное влияние герцога Кумберлендского и герцога Шартрского, он с безудержной расточительностью расходовал 10 тысяч фунтов в год только на одежду. Ростовщики брали у него все новые долговые расписки. Тем не менее принц продолжал предаваться многочисленным развлечениям, нимало не смущаясь отсутствием денег. «Фараон» у миссис Хобарт, крикет в Брайтоне, скачки в Ньюмаркете, любительские спектакли в Ричмонде и балы- маскарады в Уоргрейве — вот что поглощало его внимание. Золотые соверены рекой уплывали из его карманов: он проигрывал их в кости, покупал на них красивые камзолы и кружевные манжеты или же обменивал их на сверкающие драгоценности, чтобы украсить прекрасные шеи вившихся вокруг него женщин.

При всем том он оставался маменькиным сынком, баловнем королевы. Мать читала ему вслух из «Тэтлера» [47] Сатирико-нравоучительный журнал, издававшийся совместно Р. Стилом и Д. Аддисоном. историю о молодом человеке с добрым сердцем и мягким характером, который, погнавшись за наслаждениями, втянулся в беспутную жизнь, но беспутничает только в силу привычки, постоянно испытывая угрызения совести, мучительный стыд и чувство неудовлетворенности. Материнский голос растроганно дрожал, в глазах королевы блестели слезы. Но наследник престола не знал ни стыда, ни совести и не внимал голосу любящей матери.