Андрей Ганин - Семь «почему» российской Гражданской войны

Полтавский отряд имел задачею взять Константиноград [1606]и затем Полтаву и тем обеспечить левый фланг Добровольческой армии генерала Май-Маевского [1607], которая в то время после 30-дневного наступления к Харькову вела тяжелый бой за обладание этим городом (этот бой, завершившийся победой, окончился в день, когда мы прибыли на Лозовую). Левее нашего отряда должна была, прикрывая его со стороны Екатеринослава [1608], действовать казачья дивизия генерала Шкуро [1609] [1610]. В планы главного командования не входило распространение операции на Правобережную Украину, наполненную украинскими партизанами, но генерал Шкуро не удержался от соблазна разграбить богатый Екатеринослав, и он овладел этим городом. После трехдневного грабежа удалось его дивизию поставить на назначенное ей операционное направление (вдоль левого берега Днепра), но генералу Деникину пришлось для прикрытия Екатеринослава от большевиков перебросить кое-какие войска за Днепр.

Шкуринцы пробыли лишь несколько дней на участке между нами и Днепром, и в это время произошло нечто, причинившее мне лично большое горе. Как я уже упомянул, при уходе из Одессы поручик Костя Яковлев [1611], мой школьный друг, не мог пробраться ко мне, чтобы вместе идти с бригадою Тимановского; он ушел за город и там присоединился к польской дивизии, надеясь за границею или на границе отыскать русские части. Но у Беляевки поляки поставили русским офицерам требование – надеть польские гербы на фуражки, если желают перейти с дивизиею границу. Яковлев отказался превратиться в поляка. Он долгое время бродил, скрываясь от большевиков в малонаселенных одесских дачных пригородах, где его кормили бесстрашные люди, но, в конце концов, был вынужден возвратиться домой. Первая волна террора уже миновала, и он, вынырнув на поверхность, не пострадал. Летом 1919 г. он был мобилизован, зачислен адъютантом в красный артиллерийский дивизион и отправлен на фронт. В первом же бою он так ловко путал боевые распоряжения, что его дивизион попал в плен к дивизии Шкуро. Костя заявил, что имеет сделать важный доклад начальнику штаба и, действительно, доложил такие ценные сведения о Красной армии, что начальник штаба, полковник Шифнер-Маркевич [1612], немедленно зачислил его офицером в свой штаб. Позвавши одного казака, он приказал ему сходить с господином поручиком в плененный дивизион и помочь ему перенести свои вещи. Ленивому казаку не хотелось таскать чемоданы «солдатского офицера», и он засадил Яковлева в сарай с пленными, а через несколько часов пьяный казачий офицер застрелил его. Так погиб преданный России человек и отличный офицер.

Все эти и многие другие возмутительные подробности я узнал от его вдовы, Веры Лаврентьевны, которая, разыскивая мужа, героически пересекала партизанские, большевицкие и добровольческие фронты, расспросила полковника Шифнера-Маркевича и подобающим образом погребла тело мужа. Выйди он к нашим линиям на 1 километр севернее, он попал был не в казачий штаб, а в штаб Полтавского отряда, ко мне. Первый бой Полтавского отряда был удачен, и мы, преследуя врага, заняли Константиноград. Вскоре затем мы разбили красных под Полтавою и заняли этот дивный, утопающий в садах город. Полтава была излюбленным местопребыванием отставных генералов – хороший климат давал надежду на долгую жизнь; дешевизна позволяла удовлетворять на пенсию все стариковские потребности, а специально генеральскую потребность – чтобы кто-нибудь, отдавая честь, становился во фронт – удовлетворяли кадеты Полтавского корпуса. Дальнейшие города, начиная от Гоголем прославленного Миргорода, были забытыми Богом углами, население которых сильно пострадало от местных комитетов и от красноармейских частей.

В Полтаве мне прибавилось работы: оперативное отделение стало и пропагандным. Уже по взятии Константинограда я написал несколько прокламаций, и поручик Циммерман [1613](заведующий разведкой) напечатал их в десятках тысяч экземпляров в типографии, еще пахнувшей коммунизмом. Под Полтавой же я дал Циммерману задание немедленно по нашем вступлении в город начать издание газеты. Энергичный Циммерман отыскал какую-то даму, у которой полтора года тому назад большевики отобрали местную газету; он водворил ее в ее бывшую редакцию, оживил типографию, замершую при бегстве коммунистов вследствие нашего приближения к городу; и через 24 часа по овладении нами Полтавою на улицах продавали первый номер «Полтавского вестника». Циммерман, не прекращая своей работы в штабе, редактировал и газету, а я писал военные обзоры. Развивая пропагандную деятельность, я выставил в витринах магазинов огромные карты театра военных действий и ежедневно обозначал на них линию фронта, согласно сообщений штаба главнокомандующего.

Полтава быстро оправлялась от ужасов большевистского режима. Мои «оперативные мальчики» говорили мне об этом, войдя в курс полтавской жизни, благодаря установлению знакомств с приветливыми полтавскими барышнями. Я ни с кем не мог познакомиться – безотлучно (если не считать выходов к моим картам в витринах) находился в штабном поезде. Поезд мы организовали уже на ст. Лозовая. Теперь же в Полтаве мы его пополнили: он состоял из оперативного вагона, где жили в отдельных купе генерал Бредов, полковник Эверт [1614]и я и где два купе разборкой перегородки были превращены в оперативную «комнату»; шестое купе было отведено под телеграф (на каждой станции аппарат включали в железнодорожную линию для телеграфной связи с вышестоящим штабом). Другой вагон был инспекторским, третий – офицерское собрание. Четвертый – электрическая станция. Затем были вагоны писарской, для ординарческой команды, для комендантской команды, для телефонистов-телеграфистов, вагон-кухня, конские вагоны и платформы для обозных повозок и автомобиля. Автомобиль появился в Полтаве – два гимназиста зачислились к нам добровольцами с собственным автомобилем (один из них остался при нем шофером, а младший брат – помощником шофера).

По взятии нами Полтавы прибыл к нам генерал Май-Маевский [1615], чтобы поблагодарить отряд генерала Бредова за службу. Он произвел смотр войскам на плацу подле красивого бульвара у высокого обрыва над Ворсклой. Впрочем, смотр не был эффектным: наши полки были далеко, в боевой линии, а в городе оставался небольшой резерв да саперная рота. Генерал, производивший смотр, был еще менее эффектен, чем смотр: на коротких ногах огромное шаровидное тело, а непосредственно над этим шаром – без шеи – шаровидная голова с лицом, казавшимся в ширину более протяженным, нежели в высоту. Бедный Май-Маевский располнел до невозможности. Казалось удивительным, как мог такой заплывший жиром человек проявлять огромную и победоносную командную энергию.