Борис Пудалов - Русские земли Среднего Поволжья (вторая треть XIII — первая треть XIV в.)

На то, что в организации управления покоренными землями монголы следовали десятичной системе, повторяющей феодальную иерархию военно-кочевой знати, указывает и А.П. Григорьев. При этом исследователь отмечает: «В тех случаях, когда описывались дворы в покоренной земледельческой стране, расчет оставался прежним. Из местной среды назначались десятники, сотники, тысячники и темники, обязанности которых в корне отличались от функций монголо-тюркских феодалов. Они должны были следить за поступлением налогов с каждой записанной за ними группы дворов, вынужденной поставлять продовольствие, фураж и деньги, на которые можно было содержать определенное число ордынских воинов» [226]. Значительно дальше пошел в своих выводах Ю.В. Кривошеев, опирающийся на наблюдения Л. В. Даниловой и других ученых. По его мнению, монголо-татары использовали — в усложненном и искаженном виде — «сотенную систему», существовавшую на Руси в XI–XII вв. и связанную первоначально с военной организацией, а затем выполнявшую судебно-административные и финансовые функции. И получается, что в результате деятельности монгольских «численников» на поставленных ими лиц были возложены традиционные обязанности по сбору налогов и распределению повинностей [227]. Между тем, в характере и функциях «сотенной системы» на Руси в домонгольский период остается слишком много неясного, а выражение «ставиша» в анализируемом летописном рассказе может указывать не только на персональные назначения, произведенные «численниками», но и на создание новых организационных форм управления. Едва ли допустимо рассматривать это как просто «усложнение» существовавшей ранее «сотенной системы». К тому же одна из упомянутых в летописном фрагменте должностей — «темник» — слишком явно лежит за пределами русского языка, чтобы быть частью какой-то домонгольской иерархической системы. Правильнее, на наш взгляд, было бы говорить о реформе управления землями Северо-Восточной Руси, возможно, учитывавшей управленческие структуры прежних лет. Поэтому следует согласиться с мнением В.Л. Егорова о том, что «по сути дела, перепись положила начало созданию разветвленной административно-фискальной системы, конкретно олицетворявшей монгольское иго на Руси» [228].

Обязанности и полномочия поставленных монгольскими «численниками» должностных лиц можно попытаться определить, исходя из представлений о целях и задачах политики монголов на покоренных землях. Известные в настоящее время источники позволяют утверждать, что основной целью монгольской политики в русских княжествах было получение дани: сообщения о запросе и уплате ордынского «выхода» читаются во многих известиях древнерусских летописей [229]. При этом источники не дают оснований говорить о намерениях завоевателей расселиться по территории русских княжеств. Не было оставлено здесь и военной силы: для карательных целей татарские отряды направлялись на Русь из Орды. Таким образом, установившееся иго сводилось, прежде всего, к выплате дани и выполнению повинностей (ямской, продовольственной, фуражной и дР. ), а также к ханской инвеституре князей (с обязательным взиманием «даров» и «посулов»), контролю над их политикой и, реже, к периодическому использованию княжеских дружин в военных походах ханов. Поэтому русские княжества в империи Чингизидов В.В. Трепавлов справедливо характеризует как «вассальные податные владения» [230]. Даже не находясь под прямым управлением ордынских ханов, русские земли все же сохраняли подчиненное положение по отношению к Орде, оставаясь вассальным «улусом» [231].

В таких условиях монголы не только не смогли, но, возможно, и не ставили себе целью вводить прямое управление русскими землями (или, по выражению Ю.В. Кривошеева, «установить жесткую зависимость»). Созданные новыми властителями управленческие структуры должны были обеспечивать выполнение только перечисленных выше задач — преимущественно фискальных (но не военно-оккупационных). Перечень и иерархия данных структур отражена в ханских ярлыках, выданных русским митрополитам в XIII–XIV вв. и неоднократно становившихся предметом специальных исследований [232]. При этом, как отмечает В.А. Кучкин, «сведения об организации, структуре, функциях, круге прав и обязанностей иноземных властителей приходится собирать буквально по крупицам» [233]. Причиной отсутствия в русских летописях подробных и красочных описаний административно-управленческой практики монголо-татар нельзя считать тенденциозные умолчания летописцев или отсутствие самой практики [234]. Основная причина — в повседневности и обыденности самих действий должностных лиц, что не привлекало (в отличие от набегов и казней) внимания летописцев. Следует также учесть и общий упадок русского летописания в середине — второй половине XIII в. как результат монголо-татарского завоевания. И тем не менее, даже по отрывочным упоминаниям и косвенным свидетельствам, можно достаточно полно представить управленческую деятельность монгольских властителей на Северо-Востоке Руси во второй половине XIII в.

Наиболее значительными фигурами в иерархии монголо-татарских чиновников на Руси были баскаки — по сути, наместники верховной (ханской) власти в русских княжествах [235]. Насколько можно судить по сохранившимся источникам, основная обязанность баскаков заключалась в организации сбора дани с земель, подвластных татарам. Эти же чиновники, по-видимому, осуществляли общий контроль за действиями русских князей и за подготовкой совместных военных походов (военно-политическое руководство). Среди баскаков, несомненно, существовала своя иерархия, на что указывает летописное упоминание «великого владимирского баскака Амрагана», часто цитируемое исследователями [236]. В своей деятельности баскаки опирались на откупщиков и «данщиков» (сборщиков тамги), а также на представителей местного населения, которых «ставиша численници». Баскаки, по-видимому, назначались в города — центры княжений (княжеских уделов): на это косвенно указывает перечень городов, откуда были изгнаны «бесермены», откупавшие дани (Ростов, Владимир, Суздаль, Ярославль) [237]. Во всяком случае, по мнению исследователей, изучавших данный вопрос, даруги-баскаки постоянно проживали на территории русских княжеств и назначались в Северо-Восточную Русь до конца XIII — начала XIV вв. [238]

В отличие от баскаков, «численники» («писцы» в ханских ярлыках) постоянно на Руси не проживали. Их приезды «носили характер инспекции, призванной определить долю Каракорума в дани, получаемой с Руси» [239]. Переписи, на основании которых определялись размеры дани, были разовыми акциями: кроме взятия «числа» в 1257 г., Новгородская IV летопись упоминает о переписи в 1273 г., со словами «бысть число 2-е изъ Орды отъ царя» [240]. Временной промежуток между переписями составлял, таким образом, лет пятнадцать-шестнадцать, что выглядит вполне правдоподобно. Отсутствие упоминаний в древнерусских источниках о последующих переписях позволяет предполагать, что второе «число» оказалось последним, и с 1280-ых гг. практика взимания дани стала иной: размеры дани не рассчитывались на основе количества дворов, а определялись, исходя из «посулов» соперничавших князей в Орде. С этого времени русские князья начинают сами собирать ордынский «выход». Видимо, с последней четверти XIII в. баскачество как властный институт постепенно теряет свое значение и окончательно исчезает в начале XIV в.