Юрий Кривошеев - Русь и монголы. Исследование по истории Северо-Восточной Руси XII–XIV вв.

В ряде средневековых текстов среди новгородских заступников называется архангел Михаил. Так, по одному из списков Новгородской IV летописи «токмо ублюде Господь Богъ и архангелъ Михаилъ и преподобныи Кирилъ архиепископъ Александрскыи Великого Новагорода…» (ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 474). В Хронографе 1512 г. в статье «О шествии Батыа в Новгородскую землю» говорится про Новгород, что «заступи его Бог и святаа Богородица. Глаголют же, яко виде Михаила-архангела, стояща со оружием и возбраняюща ему (Батыю. — Ю.К .)» (ПСРЛ. Т. XXII. Ч. 1. СПб., 1911. С. 399). Такая версия отразилась в Волоколамском патерике (Древнерусские патерики. М., 1999. С. 82), где и была продолжена, соединенная с походом Батыя на Киев: «он же поиде на литовьскыя грады и прииде къ Киеву, и виде у каменыя церкви надъ дверьми написанъ Великый Михаилъ-архаангелъ, и глагола княземъ своимъ, показуя перъстомъ: Сей ми взъбрани поити на Великий Новъгородъ"» (Древнерусские патерики. С. 82).

Почему же монгольские «шаманы» не совершили свои ритуалы в 1238 г., как сделали это в Рязанской и Владимирской землях несколькими месяцами ранее? Ответить на этот вопрос возможно разве что художественным путем, как это прозорливо сделал писатель Василий Ян. В широко известном многим поколениям романе «Батый» он описал следующую ситуацию, сложившуюся, по его мнению, под Новгородом. Узнав о недобрых предзнаменованиях (гибели в болоте шаманки и любимого коня Субэдэя-багатура) Батый, отменяя дальнейшее продвижение на Новгород, говорит слова, которые вполне могли быть произнесены в реальности: «До сих пор не было ничего, что могло бы удержать меня. Мое войско прошло через пустыни, переплыло многоводный Итиль и другие большие реки. Теперь урусутские злые мангусы (духи. — Ю.К .) хотят погубить всех моих воинов, когда реки разольются и обратят дороги в озера. Я поворачиваю назад. Мы едем отдыхать в Кипчакские степи».

ПСРЛ. Т. II. Стб. 782.

Там же. Стб. 784–785.

Судьба конкретных северо-восточных городов не вполне ясна. Это исходит, в частности, из не совсем четких формулировок летописца. Что он подразумевал под тем, что монголы «идоша», «плениша», «взяша» тот или иной город? Археологические раскопки тоже не дают оснований для абсолютных заключений о состоянии городов во время нашествия (яркий пример этого — опровержение В.А. Кучкиным вывода М.В. Седовой о захвате монголами Ярополча в 1239 г. ( Кучкин В.А. Города Северо-Восточной Руси в XIII–XV веках (Число и политико-географическое размещение) // ИСССР. 1990. № 6. С. 82, прим. 7)). Поэтому у историков нет единого мнения о том, что произошло не только с небольшими, но и с крупными городами Северо-Восточной Руси. Одно ясно, что наряду с сильно пострадавшими городами ряд городов избежал вооруженного взятия ( Насонов А.Н. Монголы и Русь. М.; Л., 1940. С. 36–37; Каргалов В.В . Внешнеполитические факторы… С. 96–98; Черепнин Л.В. Монголо-татары на Руси… С. 188; Кучкин В.А. Города Северо-Восточной Руси… С. 72–73).

Не последнюю роль в отношении монголов к Северо-Восточной Руси сыграло и уже отмечавшееся мистическое восприятие территории в архаических обществах. «…Всякая другая группа, если бы она захотела завладеть этой (чужой. — Ю.К .) территорией и утвердиться на ней, подвергла бы себя самым худшим опасностям. Вот почему мы видим между соседними племенами конфликты и войны по поводу набегов, нападений, нарушения границ, но не встречаем завоеваний в собственном смысле слова. Разрушают, истребляют враждебную группу, но не захватывают ее земли. Да и зачем завоевывать землю, ежели там неминуемо предстоит столкнуться с внушающей страх враждебностью духов всякого рода, животных и растительных видов, являющихся хозяевами этой территории, которые несомненно стали бы мстить за побежденных» ( Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. С. 346. — См. также: История первобытного общества. Эпоха первобытной родовой общины. М., 1986. С. 406). Безусловно, лесные территории Руси должны были казаться кочевникам-монголам неизмеримо более враждебными, нежели степные южные. Рассматривая последующие взаимоотношения Руси и Орды (в том числе, и даннические), мы должны обязательно учитывать реально существовавший в традиционных обществах социально-психологический фактор «ненужности» завоевания.

ПСРЛ. Т. XXV. С. 129; Т. I. Стб. 467.

Там же. Т. I. Стб. 469.

Там же. Т. I. Стб. 470. — В.Б. Кобрин и А.Л. Юрганов пишут о «гибели в ходе ордынского нашествия основной массы дружинников». Такое заключение сделано ими на основе косвенных данных: гибели князей. «Внезапная почти полная смена состава дружинников привела под власть князей Северо-Восточной Руси сразу большое количество новых людей, вышедших из непривилегированных слоев населения, привыкших к повиновению и готовых быть слугами, а не боевыми товарищами князей», — пишут они ( Кобрин В.Б., Юрганов А.Л . Становление деспотического самодержавия в средневековой Руси (К постановке проблемы) // ИСССР. 1991. № 4. С. 58). — Оставляя в стороне далеко идущий вывод о «возрастании» из отмеченного факта «деспотического самодержавия», заметим, что вышеотмеченная воинская активность русских дружин сразу после нашествия все-таки свидетельствует о ненарушенности в основном дружинного ядра, как главной силы древнерусского войска.

Насонов А.Н . Монголы и Русь. С. 48.

Там же. С. 38–39, 48–49.

Там же. С. 39.

Там же. — Ср.: Горский А.А . Русские земли в XIII–XIV веках… С. 74, 80.

Интересными представляются в связи с этим выводы А.А. Горского. Признавая в целом «воздействие монголо-татарского нашествия и ордынского ига на политическую систему Руси… значительным» ( Горский А.А . Русские земли… С. 64, 78 и др.), он в то же время отмечает следующее. «Очевидно, что развитие Северо-Восточной Руси (и Новгородской земли) после нашествия было относительно менее неблагоприятным, чем у других крупных земель — «коэффициент восстанавливаемости» поселений (по А.А. Горскому, это «количество укрепленных поселений, на которых в конце XIII — начале XIV в. возобновилась жизнь» «в % к количеству прекративших существование». — Ю.К .) здесь значительно выше (125 %, выше только в Новгородской земле — 153 %, в то время как в Галицко-Волынской — 31 %, в Киевской — 22 %, в Рязанской — 57 %. — Ю.К .). По-видимому, именно во второй половине XIII — начале XIV века начинают закладываться предпосылки относительного (в сравнении с другими землями) усиления Северо-Восточной Руси» (Там же. С. 67–68).