Николь Лоро - Разделенный город. Забвение в памяти Афин

В конце истории éris как движущего принципа я охотно поставлю платоновскую мысль, принимая на веру то, что она предлагает в качестве своего наиболее очевидного содержания. Не имея ни времени, ни планов изучать подобное досье, я ограничусь указанием на несколько следов, без какой-либо очередности: это употребление diálysis , которая у Платона никогда не может служить примирением, но всегда означает «отделение» или «разрыв» [392] Например, Платон. Законы, I, 632b4 (повторяющие «Государство», I, 343d5); заметим, что разрыв может быть позитивным, когда он происходит между душой и телом («Горгий», 524b и «Законы», VIII, 828d4). ; это платоновская патология города, в любом конфликте видящая деградацию (в любой diaphorá есть diaphthorá [393] Разрушение, порча ( греч. ). – Примеч. пер. ) – Алкмеон Кротонский даже отважится на то, чтобы сделать здоровье изономией , определяющейся как равновесие между противоположными силами [394] Платон играет с парой diaphorá/diaphthorá в Софисте, 228a4–8. См.: Cambiano G. Pathologie et analogie politique // Éd. P. Mudry. Formes de pensée dans la Collection hippocratique. Actes du IV Colloque hippocratique (Lausanne, 21–26 Septembre 1981). Genève: Librairie Droz, 1983. P. 441–458. . Наконец, действительно многое можно было бы сказать об антигераклитизме Платона и его отказе определять harmonía как слаживание в напряжении, поскольку, согласно его тезисам, гармония предполагает предварительное приведение к согласию, а значит, преодоление противоположностей как таковых [395] Платон. Пир, 87a – b; см. также: Платон. Государство, IV, 436c–439b (аналогичным образом определение несправедливости как stásis является ответом на гераклитовское уподобление справедливости распре). .

Но здесь я остановлюсь. Не только потому, что платоновская mētis [396] Мудрость, мудрая или хитрая мысль ( греч. ). – Примеч. пер. способна на все возможные переворачивания, идет ли речь о том, что он использует лексику «контакта» при обращении к теме stásis [397] См.: Платон. Менексен, 244a7. , как и Гераклит, или, что куда более серьезно, объявляет – вопреки всей традиции классической мысли, – что лучший боец это тот, кто прославился в гражданской войне: перечитаем I книгу «Законов», где stásis определяется как «самая великая война» [398] Платон. Законы, I, 629d–630b. – Примеч. пер. (война, являющаяся подлинной войной?), и для сравнения просто вспомним, какими в Афинах были сомнения восстановленной демократии относительно статуса тех, кто за нее сражался [399] На стороне демократов «из Пирея» сражались рабы, иностранцы и метеки, и после победы Фрасибул внес законопроект о предоставлении им гражданства, который был обжалован Архином и отвергнут (см.: Аристотель. Афинская полития, 40.2; ср.: Лисий. Надгробное слово, 66, где оратор-метек считает необходимым воздать должное погибшим за демократию иностранцам и, что еще важнее, приписывает всем «восставшим за демократию» доблесть, подражающую доблести предков, сражавшихся при Марафоне и Саламине [Там же. 61–62]). Тем не менее де Сент-Круа указывает, что некоторым из них гражданство все-таки было предоставлено, см.: De Ste. Croix G. E. M. The Class Struggle in the Ancient Greek World: From the Archaic Age to the Arab Conquests. Ithaca: Cornell University Press, 1981. P. 288. – Примеч. пер. , и тогда мы сможем оценить все то, чем Платон обязан этой архаической мысли о конфликте, которую он хотел бы отбросить в досократовское прошлое.

Éris как связь. Первое историческое состояние (иными словами, архаическая форма) греческой рефлексии о политическом? Или миф о начале, первая фикция греческого политического, сфабрикованная в мире, где консенсус ее всегда уже одолел? В мои замыслы не входило вынесение окончательного вердикта – даже если мне и придется нарваться на упреки именно в том, что я этого не сделала, – ибо нет никакой уверенности, что греки, даже если предположить, что они сформулировали бы этот вопрос в виде альтернативы, захотели бы дать на него однозначный ответ. Я буду твердо придерживаться по крайней мере одного-единственного высказывания: вначале (сохраняя за этим словом всю его двусмысленность) греки установили конфликт – ни хороший, ни плохой: как удел человеческий, форму которого он очерчивает в мире городов. Мой расчет, напротив, состоял в том, чтобы косвенным образом сделать более понятным то, что называют городом, в свете того, что его учреждает и что он отвергает – по крайней мере, такова, повторюсь, моя гипотеза.

Выгоды от непрямого освещения: напомнить, что Арес является xynós («общим») в ту самую эпоху, когда сообщества наделяют себя титулом tó xynón («Общее»); противопоставить diástasis , непоправимо разрезающую город надвое, тому неразделимому восстанию, каким является stásis , единая в силу того, что представляет собой тотальность двух; считать солоновским по духу закон об обязательной партийности, приписываемый Солону, чтобы лучше понять идеологическую операцию 403 года, когда восстановленная демократия, перечислив виновных и отказав в гражданских правах тем, кто за нее сражался, институционально забывает то, в чем она должна была упрекать другую половину города; наконец, твердо придерживаться парадигмы harmonía как слаживания несходного, чтобы задаться вопросом о том, что в самом сердце афинской демократии привечает автохтонный фантазм Того же. История, которую еще нужно написать, но она не будет написана, если мы не сможем воспринять всерьез мысль о конфликте. То есть пойти против течения.

Последний раз перечитаем Эсхила. Все происходит/как считается, произошло в начале города. Эринии угрожают Оресту своим гневом и «узами для мысли» ( désmios phrenōn ) [400] Эсхил. Эвмениды, 332. , которыми они опутывают своих жертв; но уже недалек тот час, когда, побежденные и убежденные Афиной, они будут поставлены у подножия Ареопага, чтобы афинский город, закрепив их навсегда, забыл, кем они являются. Отныне дух stásis следит за тем, чтобы предотвратить себя самого. И мы называем Эриний Эвменидами («Благожелательными»). Такова греческая операция эвфемизма.

В гесиодовском перечне детей Распри ( Éris ), которая сама упоминается последней среди детей Ночи, Клятва занимает последнее – почетное в обоих случаях – место; оно выделяет Éris и Hórkos как в первом, так и во втором ночном поколении, в то же самое время подспудно их объединяя. Но такая филиация не разумеется сама собой, и поэтому, прежде чем перейти к гражданским клятвам забыть прошлое, мы начнем с того, что не спеша прокомментируем их основания и импликации. Это ощутимо замедлит tempo исследования – медленной является ученая эрудиция, даже ограниченная самым необходимым – но зато, по крайней мере, мы сможем подступиться к амнистии со знанием дела.