Николь Лоро - Разделенный город. Забвение в памяти Афин

Разница между долговременным политическим запретом на стремление отомстить, наносящее вред сообществу, и очарованием, рассеивающим – моментально, но лишь на малое время – скорбь, очевидна. Давая клятву не припоминать недавние злосчастья, гражданин Афин заявляет, что отказывается от какого-либо преследования из мести и, хотя он подчиняет себя двойной власти издающего декрет города и освящающих и карающих богов, он точно так же объявляет о контроле, который он, как субъект, будет осуществлять над самим собой. Напротив, сладость забвения приходит откуда-то извне, является ли оно даром Муз или поэта, эффектом наркотика Елены, вина (сплошь и рядом) или материнской груди (которую Гекуба в «Илиаде» характеризует как убежище от тревог [581] «Илиада», XXII, 83. ), и, если оно подчеркнуто подается как забвение того, что не забывается, никакого согласия, никакого принятия не требуется от того, к кому оно приходит и кого моментальное подчинение этому вынесению злосчастья за скобки лишает, возможно, всего того, что составляло его идентичность.

Ибо то, что мы, отказывая забвению во всемогуществе, переводим в пассиве как «незабываемое», также является – такова моя гипотеза – тем, что следовало бы назвать «незабывающим» [582] Этот неологизм, который я конструирую на основе прилагательного «забывчивый», пересекается с «неуступчивой вещью», о которой говорит Лиотар: Lyotard J. - F. À l’ insu // Le genre humain. 1988. № 18. Об álastos / alástor и неразрешимости между «незабываемым» и «незабывающим» см.: Slatkin L. The Wrath of Thetis // Transactions of the American Philological Association. 1986. № 116. P. 19 и примечания. [Чтобы подчеркнуть необычность inoublieux Лоро, его можно перевести «незабывчивым» или более экзотическим «незабудущим», но стандартное «незабывающий» также является точным переводом. – Примеч. пер .] : тем же, что в греческой поэтической традиции не забывает и овладевает скорбящим вплоть до того, что произносит «я» его устами. Как раз это-то и нужно свести на нет, прибегнув к наркотику «забвения зол»; и возможно, именно это афиняне хотели бы заклясть от своего собственного имени при помощи декрета и клятвы. Это значит, что, несмотря на очевидный параллелизм формул, никакая перестановка слово в слово не сможет сделать из политического запрета на память прямой аватар lēthē kakōn . Кроме того, необходимо еще деконструировать эту синтагму, чтобы под очень общим именем «злосчастий» ( kaká ) идентифицировать незабываемое. Поэтому в предписании «не припоминать злосчастья» мы будем видеть не столько одну из форм забвения зол ( lēthē kakōn ) в его тревожащей сладости, сколько способ аннулировать, избегая любой эксплицитной отсылки к забвению, этот никогда не формулируемый оксюморон , скрывающийся за «забвением зол »: забвение незабвения.

Набросаем карту того, что не забывает(ся). Я назвала траур и гнев, которые рассеивает наркотик Елены, а мятежники у Алкея хотели бы забыть; и таким же образом гораздо позднее в маленьком городке в Аркадии, называвшемся Алиферой, «гнев» заменит собой злосчастья, которые нельзя припоминать после примирения (а в формулировке запрета mnasikholēsai заменит mnēsikakeīn [583] Ср.: Te Riele G. - J. - M. - J. Le grand apaisement de Rogoziò (он датирует надпись последней четвертью III века до н. э.); Te Riele G. - J. - M. - J. Contributions épigraphiques à la connaissance du grec ancien. P. 343. ). Но в Афинах конца V века не рассуждали каким-то иным образом. Упорствовать в гневе означало увековечивать в качестве самого ценного из благ то, что примирившийся город определяет как само злосчастье (прошлое конфликта, которое не хочет проходить), но и наоборот, тот, кто захочет возбудить дело против одного из Тридцати, должен иметь возможность безнаказанно советовать афинским судьям, чтобы против тиранов ими двигал «тот же гнев, что и во время изгнания» [584] Лисий. Против Эратосфена, 96. .

Траур и гнев: возможно, это напомнит нам «чрезвычайную скорбь» афинян после падения Милета. И вот оказывается, что глагол hyperákhthomai (вполне возможно, что в этой чрезвычайности Геродот дает расслышать чрезмерность [585] Имеется в виду семантика префикса hypér. – Примеч. пер. ) является квази гапаксом , поскольку к геродотовскому употреблению [586] Геродот. VI, 21 ( Athēnaīoi mèn gàr dēlon epoíēsan hyperakhthesthéntes tēi Milētou halōsi ). – Примеч. пер. можно добавить лишь одно-единственное употребление в «Электре» Софокла: Электре, удрученной мыслью о забывчивом Оресте, корифей советует оставить «гнев, доставляющий слишком сильную боль» ( hyperalgē khólon ), чтобы не испытывать по отношению к тем, кого она ненавидит, ни «чрезмерной скорби, ни полного забвения» ( mēth’… hyperákhtheo mēt’ epiláthou ) [587] Софокл. Электра, 176–177. . С одной стороны, забвение, с другой – незаживающая память, которую не называют иначе как чрезмерностью боли. В самом деле, совершенным воплощением этой незаживающей памяти, представляющей собой жало [588] Ср.: Софокл. Царь Эдип, 1317–1318: «Как я пронзен [ослепившими меня] иглами и памятью о злосчастьях [ mnēmē kakōn ]». (и это лишь отчасти метафора), этой боли-гнева, в «Илиаде» характеризующей Ахиллеса ( khólon thymalgéa ) [589] Гомер. Илиада, IX, 260; 565. , и является Электра Софокла, и когда она заявляет, что ou láthei m’ orgá , она тем самым не просто говорит, что «от меня не скроется мой гнев» или «я не забываю мой гнев», но также и «мой гнев не забывает меня» [590] Софокл. Электра, 222. [Грамматически, вопреки обычному – и нестандартному для современных европейских языков – употреблению греческого глагола lanthánō , «забывать», «гнев» в этой фразе можно прочитать как агенса, а «забывает» – как его действие. – Примеч. пер. ] . Как если бы один только гнев давал «я» мужество быть полностью охваченным своим гневом, поскольку для субъекта гнев является непрерывным присутствием «я» для самого себя.

И гражданам-зрителям, собравшимся в театре, надлежит разгадать в этом незабывающем гневе то, что для города является абсолютной опасностью, ибо это самый страшный противник политики: гнев, ставший трауром, дает «расцветать» злосчастьям, которые он усердно взращивает [591] Там же. 259–260. ; он является связью, стягивающей саму себя так крепко, что она не поддается никакому развязыванию [592] Там же. 140–142, 230, 1246–1248. В «Илиаде» ályton [неразвязываемыми. – Примеч. пер. ] являются путы (XIII, 37) и связь войны (XIII, 360). О diálysis как развязывании самой прочной из связей см. выше главу IV. . Ужасающий гнев… Что не удивляет: в данном случае трагедия заимствует его концепцию у более древней поэтической традиции, и прежде всего у эпопеи, которая с первого же слова «Илиады» дает этому сильнодействующему аффекту имя mēnis . Гнев Ахиллеса, за которым следует гнев скорбящих матерей, от Деметры до Клитемнестры. Не будь ахиллесовой эта mēnis , присутствующая в каждой греческой памяти, я бы уверенно утверждала, что здесь мы имеем дело с женской фигурой памяти [593] Тем не менее по поводу Ахиллеса Лора Слаткин показала, что mēnis героя, вполне вероятно, является смещением mēnis его матери, Фетиды. См.: Slatkin L. The Power of Thetis. Allusion and Interpretation in the «Iliad». Berkeley; Los Angeles; Oxford: University of California Press, 1991. P. 85–105. , которую города стремятся удержать в сфере анти- (или пред-)политического [594] См.: Loraux N. Les mères en deuil. Разумеется, предполитическое является фикцией; глагол meníō у Геродота, на самом деле, означает коллективное поведение. Ср.: Gernet L. Recherches sur le développement juridique et moral de la pensée grecque. P. 148. . И действительно, траурный гнев, чьим принципом является вечное повторение, часто выражается с помощью aeí [595] Поэтому в категориях Лиотара оно относится к «тождественному повторению» – режиму фразы, в которой маркирован говорящий, а не, как в «еврейской» фразе, адресат. Lyotard J. - F. Le différend. P. 157. , и гипнотическая завороженность этим неутомимым «всегда» легко может направить его, как могучего соперника, против политического aeí , на котором основана память институтов [596] Aeí Электры: девятнадцать употреблений в «Электре» Софокла. Заметим, что это aeí безвозвратно исчезает, как только Орест переходит к действию. Aeí и институциональная память, см.: Лисий. Против Андокида, 25, где Афины как сущность ( Athēnai ), а не афиняне как коллектив ( Athenaīoi ), являются субъектом всей памяти в целом, aeímnēstoi [всегда помнящими. – Примеч. пер. ]. .