Николь Лоро - Разделенный город. Забвение в памяти Афин

Итак, frater , но также – в первую очередь – parens : таковы те, кого убивают в Риме (и мы добавим, что для полного разрушения familia , где раб является «ребенком», раб тоже принимает участие в резне, убивая своего господина). Среди других текстов об этом свидетельствует «Фарсалия» Лукана:

Убить брата, как Ромул убил Рема: поскольку именно таков конфликт, основывающий город, вероятно, можно было бы ожидать, что таким же в Риме будет и парадигматическое убийство в bellum civile . Однако, хотя и повторяя начало Рима, это убийство также очень часто предстает в литературном виде, как правило, отмеченное подражанием греческой модели (точнее говоря, фиванской: убивающие друг друга братья поступают, как сыновья Эдипа) [836] По поводу antiques fratrum discordiae см.: Jal P. La guerre civile à Rome. P. 406–411, впрочем, Жаль настаивает на попытках Августа вычеркнуть из легенды о Ромуле тему фратрицида (P. 408). О греческом влиянии и его пределах: Там же. P. 401–405. . Поэтому волей-неволей приходится решиться на констатацию: в бесчисленных ужасах гражданской войны именно сыну принадлежит бесспорная пальма первенства в ужасе – с точки зрения интенсивности, если не всегда – частотности [837] В VII книге «Фарсалии» (большая битва) мы находим семь смертей братьев на восемь смертей отцов. Что касается интенсивности, см. в первую очередь Веллея Патеркула, определяющего степень верности каждого члена familia: filiorum nullam (II, 67.2). . Это значит, что, когда в римском городе ужас становится нормой, когда война, разгоревшаяся прямо внутри семей, становится plus quam civile [838] Лукан. Фарсалия, I, 1. [Букв. «более чем гражданская». – Примеч. пер. ] , необходимо вместе с Яном Тома рассматривать взаимоубийство братьев лишь как этап – так сказать, еще не завершенный – на пути к отцеубийству как к символу трансгрессии par excellence . На пути к «паррициду» – это слово, которым тексты часто заменяют «гражданскую войну» [839] См.: Thomas Y. Parricidium I. Le père, la famille et la cité (La lex Pompeia et le système des poursuites publiques) // Mélanges de l’École française de Rome. Antiquité. 1981. T. 93. № 2. P. 714. См. также: Mazzarino S. Il pensiero storico-classico. Vol. III. P. 73 – о Випитании Мессале, который, разбирая гражданскую войну 69 года до н. э., связывал ее с отцеубийством, на одной «трагической» странице рассказывая историю сына, убивающего своего отца в бою. , поскольку, понимаемое как убийство отца [840] Не занимая никакой позиции относительно этимологии (убийство подобного себе или убийство брата?), здесь мы сосредоточимся на том, как этот акт представляют. [ Parricidium , как считается, этимологически означает «убийство равного» ( par ). – Примеч. пер. ] , parricidium обозначает акт совсем иной природы, чем самое тяжкое из убийств [841] Thomas Y. Se venger au forum. P. 77–78. .

То, что такой топос определяется исключительно римскими причинами – политической структурой семейных связей, переплетением семьи и города, одним словом, институтом patria potestas – уже было показано [842] См.: Thomas Y. Paura dei padri e violenza dei figli. Imagine retoriche e norme di diritto // La paura dei padri nella società antica e medievale / Eds E. Pellizer, N. Zorzetti. Roma; Bari: Laterza, 1993. P. 120, 122–123, 135. В этом же сборнике см.: Botteri P. Figli pubblici e padri privati; Bonnefond M. - A. Senato e conflitti di generazioni nella Roma repubblicana. О patria potestas , находящейся в самом центре этих представлений о войне сыновей против отцов: Thomas Y. Parricidium I. P. 690 и Thomas Y. Se venger au forum, passim. , и мне, разумеется, не нужно к этому возвращаться. Напротив, некоторые моменты, как мне кажется, могут прояснить кое-что в исследовании, в котором мы не можем довольствоваться сравнением Греции с одной только Грецией.

Так, например, многое можно было бы извлечь из того факта, что гражданские войны поспособствовали возникновению в Риме опасной близости между термином Pater (или Parens ) patriae и термином parricida [843] Jal P. La guerre civile à Rome. P. 469–470; Thomas Y. Parricidium I. P. 653, 690–695. . Возвращаясь к stásis , мы воспользуемся этим, чтобы оценить разницу между двумя способами мыслить город, семью и их сопряжение [844] Отметим, что полностью «римский» выбор Фюстеля де Куланжа, спроецированный на Грецию, не оставляет никакого места братьям , кроме разве что разделов наследства, и если рубрика «отец» в индексе «Античного города» является весьма обширной, то рубрика «брат» отсутствует как таковая. . Поскольку греческий способ интегрировать семью в город состоит именно в том, чтобы дать сыну автономию, в которой Рим ему отказывает вплоть до самой смерти отца, мы не удивимся тому, что в oikeīos pólemos роль сына в конечном счете утрачивает какое-либо значение: несмотря на регулярные шутки насчет отцеубийства у афинских комиков, ненависть сына к отцу, судя по всему, никогда не приобретала действительное политическое измерение в таком городе, как Афины, где отец и сын, сидящие бок о бок на собрании граждан, были тем самым политически уравнены [845] Maffi A. Studi di epigrafia giuridica greca. Milano: Giuffrè, 1983. P. 9–11. Также см. более детальное обсуждение «реальности» трений между отцами и сыновьями в: Strauss B. S. Fathers and Sons in Athens. P. 130–178 и особенно 153–166 (Аристофан). . По этой причине жест сына-убийцы, каким бы осуждаемым он ни был, не возводится в ранг парадигматической чудовищности: поскольку в stásis все происходит между гражданами, между сыном – убийцей отца и отцом, убивающим сына, греческая мысль может выбирать; и, как уже было сказано, именно вторую фигуру она выбирает на деле, как самое немыслимое [846] Если время войны, когда отцы хоронят детей, является противоположным нормальному, мирному порядку вещей, когда сыновья хоронят отцов, то stásis выходит за абсолютные пределы ужаса, когда во время нее отец убивает сына. : немыслимое, как stásis , несомненно более немыслимое, чем отцеубийство, которое, не являясь в Афинах оборотной стороной patria potestas , не является также и тем призраком, что преследует римскую историографию.

Как бы то ни было, отец, убивающий сына, является лишь предельным случаем по отношению к тому, что я назову нормой ненормального. Поскольку в Греции граждане являются братьями, они остаются ими как в stásis , так и в мирном городе, и фигура брата, поднявшегося на брата – ближнего-врага, превратившегося в политического противника, – представляет собой наиболее разработанную модель политической ненависти.

В этой точке исследования был бы уместный повод – и соблазн велик – перейти к более широким размышлениям о том, как обстоит с семьей и городом между Афинами и Римом и между Римом и Грецией. Но здесь мне не хватит ни времени, ни места, да и момент для обобщений еще не пришел. Поэтому я ограничусь несколькими краткими замечаниями.