Александр Майоров - Русь, Византия и Западная Европа: Из истории внешнеполитических и культурных связей XII—XIII вв.

По-видимому, поход преследовал не столько военные, сколько политические цели, к тому же явно выходящие за рамки обычных русско-половецких отношений. Похоже, разгром половцев и нанесение им тяжелого урона вообще не входили тогда в задачи Всеволода. Иначе трудно объяснить, почему для похода было выбрано столь неподходящее время. В мае русская конница уже не имела своего главного преимущества над конницей кочевников, чьи лошади, ослабленные после тяжелой зимовки в степи и отела, утрачивали на некоторое время (в самом начале весны) свои обычные скоростные качества и выносливость. [1065] Плетнева С.А . Половцы. М., 1990. С. 114. Кроме того, в мае половцы и без всякой угрозы со стороны русских князей сами покидали свои зимовья и уходили на лето к морю на рыбную путину. [1066] Там же. С. 118. «Ходить по зимовищам» половцев в мае — начале июня с военной точки зрения не имело никакого смысла.

Картина прояснится, если смотреть на выступление Всеволода шире, в контексте не только русско-половецких, но и связанных с ними тогда русско-византийских отношений. В конце XII в. византийская дипломатия настойчиво добивалась от русских князей большого похода в Степь для отвлечения от границ империи терзавших ее половецких полчищ. Однако вместо ожидаемого опустошительного рейда по тылам степняков Всеволод Большое Гнездо — сильнейший из князей Руси — ограничился какой-то неуклюжей вылазкой, не имевшей реального военного значения.

Но главное даже не в этом. Вместо того чтобы нанести удар по придунайским кочевьям, где сосредоточились тогда основные массы участвовавших в набегах на византийские земли степняков, владимиро-суздальский князь пошел в противоположную сторону и появился со своим войском на Дону («възле Донъ»). [1067] ПСРЛ. Т. I. Стб. 414. См. также: Там же. Т. XXV. С. 99. Выходит, что поход Всеволода и Константина был направлен против донских половцев, кочевавших за многие сотни километров от византийских границ — в верховьях Дона и Северского Донца, а летом спускавшихся к Азовскому морю. [1068] Федоров-Давыдов Г.А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. М., 1966. С. 148; Плетнева С.А . Донские половцы // «Слово о полку Игореве» и его время / Отв. ред. Б.А. Рыбаков. М., 1985.

Неудивительно, что о походе Всеволода против половцев византийские историки даже не упоминают, тогда как о последовавшем вскоре походе Романа Мстиславича в один голос сообщают как о величайшем благе для империи, почти что чуде, ниспосланном самим Богом. Никита Хониат изображает Романа настоящим спасителем империи: «он остановил набеги коман и прекратил те ужасные бедствия, которые терпели от них римляне, подавши таким образом единоверному народу неожиданную помощь, непредвиденное заступление и, так сказать, самим Богом ниспосланную защиту». [1069] Никита Хониат . История, начинающаяся с царствования Иоанна Комнина. Т. II / Пер. под ред. проф. Н.В. Чельцова. СПб., 1862. С. 245–246.

Хониату вторит Феодор Скутариот: «правитель Галиции Роман, собрав многочисленное и достославное войско, внезапно напав на землю Куманов, разорил и уничтожил ее, и много раз он это делал во славу христианской веры. И так он остановил набеги Куманов». [1070] Άνωνύμου Σύνοφις χρονική // Μεσαιωνική βιβλιοθήκη. Bibliotheca Graeca medii aevi / Ed. K.N. Sathas. Vol. VII. Athen, 1972. P. 428. А греческий поэт Ефрем Энийский говорит о Романе как о «дерзновенном» и одновременно «благочестивом» полководце, «в конец» разорившим Половецкую землю и разрушившим губительный для империи союз половцев и болгар. [1071] Έφραῒμ τού Αίνίου Χρονογραφία / Έκδ. Όδ. Λαμψίδης. T. 2. Athens, 1990. Σ. 234.

На рубеже XII–XIII вв. в Константинополе, надо думать, уже не возникало сомнений, кому из русских князей отдать приоритет как главному и надежному союзнику империи. Выделяя Романа Мстиславича среди прочих русских архонтов как «игемона» и противопоставляя ему слабого киевского князя Рюрика Ростиславича как заурядного правителя, византийские власти стремились тем самым подчеркнуть, что видят в Романе сильнейшего князя, первенствующего среди остальных князей Руси, нового «великого князя», определенного самим императором.

Насколько можно судить, именно такой смысл должен был заключать в себе присвоенный Роману византийскими историками титул «игемона». Ηγεμών в греческом языке — не только правитель и военный предводитель ; этот термин издревле обозначал также наместника императора в какой-либо области, стране . [1072] См.: Sophocles E.A . Greek Lexicon of the Roman and Byzantine periods: from B. С. 146 to A.D. 1100. New York, 2004. P. 379; Dēmētrakos D . Mega lexikon tes Hellēnikes glēssēs. T. 4. Athen, 1953. P. 3229. В последнем значении термин «игемон» был хорошо известен в Древней Руси по многочисленным переводным произведениям, отражающим евангельскую историю Понтия Пилата. [1073] СлРЯз XI–XVII вв. Вып. 6. М., 1979. С. 77; СлДРЯз XI–XIV вв. Т. III. М., 1990. С. 442.

Среди древнерусских князей «игемонами» василевсы могли признавать, как мы видели, своих близких родственников, заключавших браки с членами императорской семьи. [1074] См.: Васильевский В.Г . Русско-византийские отрывки. I. Два письма византийского императора Михаила VII Дуки к Всеволоду Ярославичу // Васильевский В.Г. Труды. Т. II, вып. 1. СПб., 1909. См. также главу 17 настоящей работы. Этот термин применяется в византийских источниках также к правителям Руси, связанным с императорами тесными союзническими отношениями, иногда облекаемыми в терминологию семейного родства. «Игемоном и архонтиссой Руси» называет Константин Багрянородный киевскую княгиню Ольгу, [1075] «Игемоном и архонтиссой Руси» Ольга названа в одном из заголовков пятнадцатой главы книги «О церемониях византийского двора». См.: Constantini Porphyrogenneti imperatoris. De cerimoniis aulae byzantinae libri duo / Rec I. I. Reiskii. T. I. Bonnae, 1829. P. 511. посетившую Константинополь в середине X в. и удостоившуюся чести именоваться «дочерью императора». [1076] См. об этом: Сахаров А.Н . Дипломатия Древней Руси: IX — первая половина X в. М., 1980. С. 262–270; Литаврин Г.Г . Византия, Болгария, Древняя Русь… С. 154–157.

Так или иначе, статус наместника и родственника императора, несомненно, возвышал Романа над остальными русскими князьями. Византийские императоры, как мы видели, лично заботились о таком возвышении и не жалея красок специально разъясняли русским князьям — своим возможным родственникам — их новые преимущества. «Даже те, которые вступают в дальнее родство с нами, — писал император Михаил VII в личном послании к Всеволоду Ярославичу, — почитают такой союз величайшим благополучием», поскольку власть нового родственника императора становится «более почтенною» и все остальные «будут удивляться и завидовать <���…> получившему такое отличие». [1077] Цит. по: Васильевский В.Г . Русско-византийские отрывки. I. С. 9–10.