Муслим Мурдалов - Чечня археологическая, или Случайная находка Кавказской Нефертити. Документальный очерк к истории вайнахов

С одной стороны, домашний скот – главный объект краж в Чечне, – находится не в поле, не в табуне, а во дворе своего хозяина, на конюшне, охраняемой, кроме злых собак, еще самим хозяином, который при первом шорохе или шуме, как из земли, появляется перед непрошенным гостем с очень острым кинжалом и начиненным крупною картечью пистолетом, с другой, – коварный снег с фотографическою точностью снимает следы ног и самого вора и похищенного им скота и отдает эти снимки в полное распоряжение потерпевшего. Вообще глубокою зимою занятие воровством – игра, не стоющая свеч. Но надо же нашему горцу и в это время года утолять свою неодолимую жажду сильных ощущений. И вот он на досуге затевает тяжбы, иногда по делам оконченным 10, 15 и 20 лет тому назад, поднимает мудреные бытовые, этические и теологические вопросы, а главное – накидывается на политику, на ту своеобразную чеченскую политику, которая до сих пор создавала нам столько тревог и хлопот. Не вечною, как привыкли у нас думать, а именно зимою, в пору снега и холодов, изготовлялись до сих пор в Чечне сюрпризы общественно-политического характера, подносившиеся нам с наступлением теплого времени года. Зимою чеченцы перебирают насчет будущего. Зимою между ними разносятся всевозможные слухи и пропагандируются всевозможные слухи и пропогандируются всевозможные идеи. И если, например, раннею весною в Чечне заговорили о переселении в Турцию или, под прикрытием одевшихся в зелень лесов, начали вытанцовывать религиозный танец, известный под именем зикр или зикро , то знакомый с народом не сомневается, что-то или другое из этих явлений – ничто иное, как осуществление фантазий, развившихся зимою. Так было всегда, так было, между прочим, и в достопамятном 1877 году, когда весеннее восстание явилось живым проявлением возбуждения, созданного зимою пропагандою турецких эмиссаров и местных хаджи .

Выдаются, однако, для чеченцев и такие зимы, когда для работы мысли в общественно-политическом направлении прямо не хватает материала, и вот такою именно и оказалась зима с 1887 на 1888 год. Прежние три-четыре зимы были посвящены чеченцами разработке пресловутого вопроса о привлечении их к несению военной службы. Все помыслы народа были направлены именно в эту сторону. Чего только не говорили, чего не измышляли на эту жгучую тему! Тут было и обращение всех в христианство, и выдача чеченских девушек в замужество за русских солдат, и много другого подобного же вздора. В результате такого настроения народа получились известные замешательства 1886 года, когда дело чуть не дошло до общего восстания в Чечне. Данной темы хватило еще и на зиму 86—87 годов. Но летом 1887 года вопрос получил окончательное решение и при том такого рода, что даже вечно протестующие чеченцы должны были признать себя удовлетворенными и стихнуть (чеченцев, как и других кавказских горцев-мусульман, освободили от натуральной воинской повинности, заменив ее весьма необременительным для населения денежным налогом). Наступила затем последняя зима – и наши горцы очутились вдруг без всяких политических вопросов и тем, вносивших прежде в их жизнь столько оживления и задора. Чеченцы удивились было такому необычному положению вещей, но однако не на долго: благодаря живости и плодовитости своей фантазии, они очень скоро нашли себе выход из него. Какой? Не-чеченцу никогда не угадать, что это за выход. Да и как угадать, что с целью употребить в дело избыток своей энергии, с целью удовлетворить своей страсти к экстраординарным приключениям, они надумались заглянуть в недра разбросанных по их территории могильных курганов!

Когда-то, надо думать много столетий тому назад, на пространстве нынешней плоскостной Чечни жил какой-то народ, или жили какие-то народы, насыпавшие холмы над могилами своих покойников. После этих народов на том же месте жили другие народы, потом пришли на него чеченцы и живут уже по меньшей мере два-три столетия (говорю о плоскости собственно; что-же касается нагорной полосы Чечни, то нынешние чеченцы, меджехи или меджехеты древности, обитают на ней с незапамятных времен). Могильные курганы стояли себе на плоскости, как безмолвные свидетели жизни минувших веков, и все оставляли их в покое. Но вот у беспокойных людей явился досуг – и памятники седой старины начали подвергаться энергическому разрушению.

Началось с того, что по Чечне пронесся слух, будто бы около одного из чеченских аулов, расположенных на правом берегу реки Сунжи, на восток от города Грозного, носящего название Алды , кто-то нашел в кургане необычайной величины алмаз. Говорили, что нашедший алмаз, по незнанию достоинства находки, продал его какому-то армянину за 80 рублей, а последний отвез камень в Москву и взял за него там 12 тысяч. Рядом с этим слухом разнесся другой – будто бы на горе Сюрин-корт , возвышающейся на левой стороне реки Аргуна, верстах в семи – десяти от того же Грозного по направлению к югу, в кургане зарыты сокровища, принадлежавшие когда-то какому-то калмыцкому хану. Распространители слуха утверждали, что источником его была калмычка, стодесятилетняя старуха, жившая в Караногайских степях лет 30—40 тому назад. Эта калмычка дала, будто бы, самые точные указания относительно способа отыскания сокравищ, которыми в свое время почему-то никто не воспользовался. Стоило только отыскать между могильными курганами, разбросанными вокруг Сюрин-корта, место зарытой в землю большой кабаньей головы и от этого места направиться к кургану, находящемуся от него ровно в десяти шагах взрослого человека. Найденный таким способом курган нужно было разрывать до тех пор, пока откроется массивный камень, привезенный на свое место на сорока парах волов. Подрыться под камень будет неимоверно трудно, но наградой за труды явятся бесценные сокровища, которые обогатят сотни людей. Эти слухи сами по себе уже сильно распалили воображение чеченцев, а тут еще кто-то пустил в ход молву, что жители Малой Кабарды давно уже обогащаются насчет курганных находок. Чаша терпения чеченцев переполнилась. Последняя весть огласилась приблизительно в половине декабря 1887 года, а к концу января следующего года множество курганов плоскостной Чечни было уже разрыто. Хорошо еще, что местная администрация поспешила энергически воспретить археологические экскурсии любознательных джигитов , иначе на всем пространстве плоскостной Чечни на месте древних курганов в настоящее время красовались бы одни волчьи ямы.

II.В начале февраля прошлого 1888 года пишущий эти наброски находился в небольшом укреплении Ведень, лежащем в самом сердце восточной части нагорной Чечни, носящей название Ичкерии. Это то самое укрепление, близ которого находился предпоследний (последним был знаменитый Гуниб) оплот бывшего имама кавказских горцев, Шамиля, взятый нашими войсками штурмом в 1859 году. Оно расположено на одном из рукавов известной чеченской реки Хулхулау и в настоящее время занято весьма незначительным гарнизоном, служа вместе с тем местопребыванием местных административных чиновников. Отношения между гарнизоном укрепления и окрестным населением теперь до того мирные и дружественные, что некоторые из представителей населения живут в самом укреплении, а за стенами его еженедельно, в воскресные дни, устраиваются базары, на которые отовсюду стекаются со своими сельскими произведениями не только мужчины-чеченцы, но и жены и дети их. Я находился в Ведень временно (не в первый, впрочем, раз) и в тот день, которым начинается настоящий рассказ, собирался выехать в Грозный, ожидая только окончания всех сборов в дорогу и прихода ко мне моего постоянного спутника – переводчика с чеченского на русский язык. Переводчик не заставил себя долго ждать. Было часов десять утра, когда он явился ко мне и с обычною чеченцам церемонною вежливостью пожелал мне доброго здоровья. Чтобы познакомить с ним читателя, скажу, что это был молодой человек лет 25—26, высокий, широкоплечий и вообще коренастый. Крупные и округленные черты лица его – большой бесформенный нос, большой рот с толстыми пунцовыми губами, крупные скулы и пухлые щеки, – да при этом еще смуглый цвет кожи сразу выдавали в нем плоскостного чеченца восточной полосы Чечни, в жилах которого несомненно течет значительная доза ногайской крови. Что в этом чеченце было оригинального, хотя и не особенно редкого в сынах его племени, – это контраст между цветом его лица и цветом глаз. Хаким – так звали моего переводчика, – будучи по лицу и волосам сильным брюнетом, имел глаза небесно-голубого цвета, глядевшие вдобавок довольно наивно. Нельзя было сомневаться, что в этом контрасте лежала причина и крайне странного выражения его лица или, точнее говоря, отсутствия в его лице всякого определенного выражения. Кроткие и благодушные глазавыражали одно, все другие черты, проникнутые энергиею и физическою мощью, выражали другое, а в общем получалось что-то двойственное, туманное и бесхарактерное.

Читать дальше