Муслим Мурдалов - Чечня археологическая, или Случайная находка Кавказской Нефертити. Документальный очерк к истории вайнахов

– Вы готовы, Н. С.? – обратился ко мне Хаким: насчет лошадей я уже распорядился: скоро будут.

– Готов, почти. Остается только покончить с укладкой вещей.

– Да, – спохватился переводчик, – сейчас я был на базаре и видел там чеченца, приехавшего с плоскости; он по секрету продает какие-то предметы, выкопанные из кургана, – есть и золотые. Вас ведь это интересует.

– Конечно, интересует. Беги скорее на базар и тащи сюда этого чеченца.

Хаким ушел и через несколько минут – благо, квартира моя находилась около самых крепостных ворот, – явился с продацом курганных предметов, чеченцем из аула Сержень-юрт, расположенного у входа в Хулхулауское ущелье, верстах в 20 от Ведень. Чеченец, меднолицый, с грубыми манерами, вошел в комнату тяжелою походкою и, остановившись у порога, слегка приподнял свою папаху в знак приветствия.

– Ну, показывай свои вещи, обратился к вошедшему Хаким, – ты не беспокойся: пристав не узнает.

Я тоже поспешил уверить продавца курганной добычи, что он вне всякой опасности. Чеченец молча подошел к моему письменному столу и, не торопясь, высыпал на него из кожаного кошелька какие-то блестящие мелкие предметы. Я и Хаким принялись рассматривать их. Самыми крупными между ними оказались две парные пряжки, весьма замечательные по тонкости и изяществу отделки. Каждая пряжка состояла из овального бронзового обода, обвитого тонкою золотою проволокою; обод этот одною из широких сторон своих входил в перегиб золотой пластинки, лицевая, представляла четырехугольник, имевший в длину 3 и в ширину 1 ¾ см; края пластинки окаймлялись филигранною золотою цепочкою, а во внутреннем поле ее находилось пять гнезд, обложенных такою же цепочкою. Одно гнездо, побольше, в форме неправильного круга, занимало центр пластинки окаймлялись филигранною золотою цепочкою, а во внутреннем поле ее находилось пять гнезд, обложенных такою же цепочкою. Одно гнездо, побольше, в форме неправильного круга, занимало центр пластинки, а четыре остальных, каждое в форме сердца, располагались по углам ее, на диагональных линиях. Центральное гнездо было пустое, в других же четырех находились прекрасные аметисты красноватого цвета. Между средним и угловыми гнездами блестели три чуть заметных камушка, укрепленных в самом поле пластинки. Задняя сторона пластинки, таких же размеров, как и передняя, была совершенно гладкая, без всяких украшений; в ней виднелись только две дырочки, в которые входили, конечно, металлические шпеньки, скреплявшие пряжку с ременным поясом. В средине перегиба пластинки имелся четырехугольный вырез и в нем, на бронзовом шпеньке, укреплялся корень обтянутого золотом бронзового язычка пряжки. Все вместе представляло вещицу красивую и вполне пригодную для практических целей. Кроме пряжек в числе высыпанных на стол предметов были: а) десятка полтора шарообразных, маленьких и гладких зерен золотого бисера, с отверстиями для продевания нитки, б) с десяток круглых плоских зерен бисера из зеленого стекла, в) маленькие кусочки бронзы и меди неопределенной формы, г) два небольших бронзовых гвоздика с грибовидными шляпками и раздвоенными концами, д) бирюзовый камушек, может быть, часть камня, может быть, часть камня, находившегося в среднем гнезде пряжки, и е) множество очень маленьких кусочков золота в форме коротеньких палочек, угольничков и дуг, имевших на лицевой, выпуклой стороне одинаковые поперечные нарезы. По всем признакам, эти разрозненные кусочки золота составляли одно целое, покрывавшее собою какой-то предмет из металла или из дерева, успевший разрушиться от времени. Пересмотрев вещи, я обратился к чеченцу с расспросами о месте и способе нахождения их. Из слов его оказалось, что он, совместно с несколькими своими односельцами, раскопал один из курганов, находящихся у предгорья так называемых здесь Черных гор, т. е. лесистых, близ почтовой дороги, идущей из укрепления Ведень в г. Грозный. Объяснить внутреннее строение кургана и положение в нем найденных вещей чеченец оказался не в состоянии: он видимо обращал очень мало внимания на обстановку, в которой производил свои работы, поглощенный одною мыслью – найти в недрах кургана нечто такое, что могло бы обогатить его.

– Кроме того, что ты принес, вы больше ничего не нашли в кургане? – спросил я своего собеседника.

– Хорошего больше ничего не нашли… Были там кости, несколько человеческих черепов – один толстый, большой и такой крепкий, что мы насилу разбили его камнем. Каменная чашка была: ее мальчишки взяли. А больше ничего… Другие нашли разные вещи…

– Какие же именно? Может быть, оружие, посуду, металлическую одежду?

– Говорят, за Аргуном нашли в кургане золотой пояс с хорошими, дорогими камнями. В Грозном, говорят, за него дали 200 рублей. В Герменчуке нашли шишку, еще печать нашли, две медали…

– Как медали? Какие? Вроде теперешних?

– Да, медали; говорят, их носить на груди можно.

Я спросил чеченца, что он хочет за свое золото.

– А ты что дашь? Ответил он вопросом на вопрос.

Не зная цены вещей, но готовый приобрести их, как археологическую редкость, я на угад предложил ему за них 15 рублей.

Чеченец не сказал ни да, ни нет, а только подошел к столу, высыпал вещи обратно в кошелек и снова положил его в пазуху.

– Что же ты ничего не говоришь? Сколько же тебе за них?

– Мне наш серебряк за каждый камушек по 5 руб. дает, да золото…

Я отказался сделать такую дорогую покупку и чеченец ушел, неуклюже протянув мне на прощанье свою массивную руку.

«Шашка, печать, медали…» – раздумывал я, после ухода от меня бронзолицового чеченца. «Если бы самому посмотреть эти предметы… А что же!».

Я решился воспользоваться предстоявшею мне поезлкою, чтобы лично осмотреть разрытые чеченцами курганы и, если окажется возможным, приобрести покупкою некоторые из найденных ими предметов. Через час после приведенного разговора мы уже мчались с Хакимом по отличной шоссированной дороге, проложенной в Хулхулауском ущелье. Вправо и влево от нас одни кряжи гор сменялись другими. Вековые чинаровые леса, покрывающие скаты гор, засыпанные снегом, стояли полчищами застывших великанов. Снизу доносился гул бешено несущегося потока. Было ясно и морозно. Спутник мой, как страстный любитель всякого рода переездов и, вообще, шатаний по свету, был в наилучшем настроении духа и с упоением рассказывал мне об удовольствиях минувшего вечера, проведенного им на вечеринке ( лаузар – по-чеченски) у чеченца-лавочника. Так как я уже описал наружность своего переводчика, то, пользуясь дорожным досугом, скажу еще два слова об его душевных качествах. Как большинство чеченской молодежи, он – легкомысленное и взбалмошное дитя, подчас своенравное, черствое и злое, способное на очень дикие поступки, но чаще грубо-простодушное, понимающее жизнь с одной только стороны – со стороны возможно легкого удовлетворения своих простых инстинктов.