Муслим Мурдалов - Шамиль – имам Чечни и Дагестана. Часть 2

Принимая в соображение легкость, с которою в последнее время изменяются желания Шамиля, – я, не считая себя вправе сделать какое-либо распоряжение относительно последнего обстоятельства, кроме занесения его в дневник, ибо очень может получиться, что через несколько времени Шамиль снова выразит желание отправить дочерей своих в Москву.

В заключение, нельзя не повторить убеждения, выраженного мною прежде, что скорейшее отправление Абдуррахмана на Кавказ – было бы весьма полезно во многих отношениях.

За август 1860 года. 2-го августа. Сегодня мне случилось спросить Шамиля: заставлял ли он когда-нибудь горцев действовать в сражениях стройными массами, и вообще пробовал ли совершать атаки и отступления правильным образом, а не в рассыпную; а также до какой степени способны горцы к регулярной службе, как в мирное, так и в военное время?

Вот ответ Шамиля: Мысль завести у себя низам по образцу нашей пехоты родилась в его голове давно, и он устроил его давно, но действия этой пехоты ему пришлось испытать главным образом в последних числах февраля 1851 года, когда она была на половину истреблена ген.-м. кн. Барятинским и, притом, почти одним только холодным оружием. С тех пор Шамиль оставил всякое помышление о низаме; да и этой попытке не мог простить ни себе, ни своим Наибам, из числа которых он разжаловал в то время пятерых. После этого, Шамиль отдал строгое приказание – всячески избегать действий против Русских сомкнутым строем, на том основании, что низамом можно действовать только в открытом поле, а горцы не могут долго стоять под огнем, особенно артиллерийским. К тому же, для него не было никакой необходимости выводить их в поле, когда все военные действия, за исключением немногих частных случаев, происходили в лесах и горах, где горцы всегда имели перед нами много преимуществ.

Что касается трудностей регулярной службы, особенно в течение продолжительного времени, а также относительно действия в сражениях правильным строем, – то Шамиль считает горцев положительно к тому неспособными.

5-го августа. Шамиль необыкновенно воздержан в пище; но кроме того, он совсем неприхотлив, и ест все, что ему подадут, никогда не жалуясь на блюдо, которое может быть ему не понравилось, и даже не спрашивая, из чего приготовлено кушанье, остановившее его внимание своим вкусом.

На днях он сделал исключение для супа из куриных потрохов, который ему очень понравился, и он рассказал по этому случаю о том, как нерасчетливо поступают горцы, отказывая себе в таком вкусном блюде и пренебрегая продуктом, который доставил бы бедным людям возможность иметь сытную пищу без всяких издержек.

Затем он сообщил, что горцы никогда не употребляют в пищу внутренностей животных, известных у нас под именем «гусака», ни головы его, ни ног, считая это величайшем для себя стыдом. Тоже самое соблюдают они и в отношении птиц. Все поименованные части обыкновенно бросаются, как никуда негодные, собакам.

О таковой досадной брезгливости горцев, Шамиль изъявил большое сожаление. Но он не высказал большого сочувствия моему сожалению о том, что сам он и все горцы не употребляют в пищу такого вкусного мяса, как дичь; на это он отозвался, что мусульмане с охотою ели бы мясо диких птиц и животных, если бы можно было ловить их живыми, и потом резать, потому, что религия предписывает им употреблять в пищу мясо таких только животных, кровь которых спущена руками мусульманина не употребляли же горцы различных способов ловли дичи живою, собственно потому, что до сих пор им некогда было этим заниматься.

Стр. 1451 …10-го августа. Несколько недель тому назад Шамиль объяснил мне причину, по которой он питает вражду к Даниэль-Султану. Сегодня он сообщил, почему Даниэль-Султан считает его своим врагом.

Когда Даниэль-Султан явился к Шамилю, то был принят им самым радушным образом, выражением чего служило, между прочим, богатые подарки, в числе которых были ружья, шашки и другие вещи, стоившие более тысячи р.с. каждая. Это, как известно, nec plus ultra благорасположение

горцев.

Первоначально Даниэль-Султан поселился в ауле Карате, где впоследствии был Наибом старший сын Шамиля, познакомившийся в то время с его дочерью, теперешнею женою своею. Некоторое время Даниэль-Султан проживал в Карате как частный человек, но вскоре Шамиль назначил его Наибом в Ириб, а вслед за тем сделал Мудиром; причем, выразил свою к нему симпатию новыми подарками. Независимо почета, звание это обеспечивало Даниэль-Султана и материальным образом: содержание, которое получал он из нарочно определенных для него Шамилем источников, простиралось до 10-ти т. р. с. в год. Но он, по выражению Шамиля, этим не был доволен; и в скором времени после того, действиями своими успел возбудить негодование Шамиля, которое должно было еще более усилиться разнесшимся слухом о намерении его возвратиться к Русским. Однако, хотя слух этот и дошел до Шамиля, но он, не имея положительных доказательств о степени справедливости его, не считал себя вправе высказывать настоящие свои чувства; и если возбужденное подозрение подтверждалось чем-нибудь, то разве со стороны самого Даниэль-Султана, который, вместо того, чтобы принять меры к опровержению невыгодной для него молвы, начал выказывать слишком сильное желание заискивать расположение Шамиля различными услугами, совсем не касавшимися до его служебных обязанностей.

В числе таких попыток было предложение отдать в замужество дочерей Шамиля: старшую Нафиссат за самого Даниэль-Султана, а младшую Фатимат за его сына. Предложение это было отвергнуто, невзирая на старания учителя Шамиля Джемаль-Эддина, которого Даниэль-Султан выбрал сватом. Неудовольствие, которое Даниэль-Султан питал за упорство, выказанное Шамилем в деле женитьбы Гази-Магомета на Керемет; в то время много просьб и стараний было употреблено, чтобы вызвать согласие Шамиля на этот брак, и только беспредельная любовь его к Гази-Магомету заставила его породниться с человеком, возбуждавшим всякого рода опасения. Теперь же Даниэль-Султан смотрел на полученный им отказ как на явное недоброжелательство со стороны Шамиля, и желание уклониться от сближения с ним. Все эти обстоятельства усиливали природную подозрительность Даниэль-Султана, и представляли ему Шамиля как самого злого его недоброжелателя. Затаив на время чувство мести, он дал себе слово – при первом удобном случае удовлетворить одушевлявшее его желание мщения. Очень может быть, что невзирая на свойственную горцам способность скрывать до времени свои страсти, Даниэль-Султан заявил бы нерасположение своего к Шамилю каким-нибудь неосторожным действием или словом потому, что вскоре после того, как последнее предложение его было отвергнуто, неудовольствие на него Шамиля до того усилилось, что выразилось наконец явным образом. Даниэль-Султан лишился своего звания и содержания, и уже шашка весьма близко носилась над головою Ирибского Наиба, но заступничество Гази-Магомета спасло его голову; а впоследствии, ему даже возвращено звание Мудира. Снисхождение это как будто усыпило ненависть Даниэль-Султана, который быть может и сам понимал основательность неприязненных против него действий Шамиля, так как все возлагавшиеся на него Шамилем поручения он выполнял отменно дурно; в этих случаях Шамиль постоянно получал известия только в таком роде, что Даниэль-Султан или разбит, или понес большие потери там, где следовало ожидать полного успеха, или наконец, просто ничего не делал, как это было между прочим у Ходжал-Махи, откуда он возвратился не сделав ни одного выстрела.