Муслим Мурдалов - Шамиль – имам Чечни и Дагестана. Часть 2

В непродолжительном времени после возвращения Даниэль-Султану звания Мудира, чувство мщения проснулось в нем с новою силою. Поводом к тому послужил новый отказ Шамиля на брак старшего его сына Джемаль-Эддина с младшею дочерью Даниэль-Султана, и в этом случае, ни страстная любовь сына, ни его просьбы, ни просьбы людей близких к Шамилю и уважаемых им, ни интриги самого Даниэль-Султана, все еще желавшего скрепить союз свой с повелителем страны более прочными узами, не поколебали решимости Шамиля: он отказал наотрез. Это окончательно восстановило против него Даниэль-Султана, и с этих пор он приступил к делу мщения.

Вышеизложенные сведения Шамиль заключил следующею фразою:

– Я сделал для Даниэль-Султана все, что может сделать отец для сына, брат для брата. Я делал это со всею искренностью потому, что я искренно любил его; но он не был доволен мною, и я думаю потому, что это уже такой человек, на которого Сам Бог не угодит.

В заключение, Шамиль высказал общий взгляд свой на Даниэль-Султана следующими словами: «воин – плохой; советник – хороший; исполнитель – никуда негодный».

17-го августа. Вчера после обеда был у меня Шамиль и уже вечером, перед самыми сумерками, отправился домой, напившись предварительно чаю, который он всегда пьет очень горячим.

Белый демикотоновый халат, очень легкий бешмет, не подтянутый даже поясом, сорочка и исподнее белье, – вот все, что составляло костюм моего гостя. Между тем, от недавних дождей воздух был пропитан сыростью, которая усилилась от довольно резкого ветра и нового дождя, начавшегося в то время, как Шамиль выходил от меня. Все это весьма сильно подействовало на его желудок, который к тому же был разгорячен чаем, – и он в ту же ночь опасно занемог. Так, по крайней мере, объясняют причины его болезни медики. Впрочем, другой причины и не могло быть, потому, что относительно пищи, например, Шамиль чрезвычайно воздержен, а со времени появления в Калуге холеры, он даже изгнал из своего дома фрукты и всякую зелень.

Явившись по первому зову к больному, я нашел его лежащим в постели на полу, с лицом, до крайности изменившимся и с совершенно ослабевшим пульсом. Из слов его было ясно, что с ним приключилась холера. Поэтому, отправив за доктором экипаж, я немедленно приступил к оказанию первоначальной помощи; и только в это время Шамиль догадался о роде своей болезни. В первую минуту заметно было, что он испугался, и это было действительно так, но было очевидно, что он испугался не за себя, а вследствие внезапно озарившей его мысли: что станется с его семейством, если он теперь умрет? Доказательством этого служат слова, обращенные к отсутствующему сыну: «о Гази-Магомет, зачем тебя нет теперь со мною»!

Вскоре почувствовав облегчение от действия Иноземцовских капель, металлических припарок и от растирания, употребленного против судорог, – Шамиль сделался несравненно покойнее и, во время последующих припадков, смотрел даже на наши хлопоты с некоторою иронией.

– Вы это очень хорошо делаете, говорил он, – и я много вам благодарен; но только, если Богу угодно, чтобы я не ел больше хлева, а – так ваши старания не помогут.

Стр. 1452 …К вечеру Шамилю сделалось несколько лучше, и он, пользуясь данным ему разрешением, говорит, – сказал мне несколько слов о действии холеры в немирном крае. Знания горских медиков всегда были бессильны против эпидемии: она свирепствовала в горах на полном просторе. Богатые употребляли в холере одни лишь потогонные средства, роль которых исполнял настой горячей воды на корицу и гвоздике. Генеральным же средством считалось утоление жажды; и горцы, страдая холерою, пили воду в таком большом количестве и так часто, что тут же умирали. Никто из горцев, заболевших холерою, не выздоравливал; к тому же, болезнь, эта считается в горах прилипчивою, и больные по большей части были предоставляемы судьбе и действию холодной воды, которую снабжали их в изобилии.

Только что кончил Шамиль этот рассказ, как ему объявили о приезде Гази-Магомета. Радость, которую он ощутил при этом известии, конечно, тоже много способствовала счастливому исходу болезни. Свидание, его с сыном представило новое доказательство беспредельной его к нему привязанности. Глядя на удовольствие, отражавшееся на лице Шамиля, – я убедился, что теперь он уже не сердится на Гази-Магомета, как это было в продолжение последнего времени, и за удовольствие, которое доставлено ему неожиданным его приездом, – наверное, простит ему долговременное неполучение от него известий. Шамиль сказал, что «теперь он не только простил Гази-Магомета, но прощает и всех своих врагов, и с полною искренностью забывает зло, которое они ему сделали».

Слова эти, произнесенные с некоторою тождественностью, а главное, в присутствии Гази-Магомета и других мужчин, имеют значение серьезное; а необыкновенно ласковый прием, который сделал Шамиль своей невестке, внушает большое доверие к искренности объявленного им всепрощения. Все это может служить ручательством за безопасность Керемет в доме ее тестя.

25-го августа. За несколько дней до болезни Шамиля, мне случилось говорить с Магомет-Шеффи о разных местностях немирного края, и о способности жителей его к труду, промышленности и торговли. Между прочим, я узнал, что в этом селении Дагестана, а может быть и целого Кавказа, что жители Сугратля необыкновенно трудолюбивы, знают множество ремесел, которыми очень усердно занимаются и что, наконец, произведениями своими они ведут самую значительную в Дагестане торговлю, вследствие чего между ними есть много людей очень богатых и вообще нигде нет такого довольства и зажиточности как в Сугратле. Ко всему этому, жители его славятся своею храбростью и удивительною меткостью в стрельбе, что приобрело им уважение целого немирного края, и даже сам Шамиль, вследствие всего этого, оказывал им особенное свое расположение.

Из дальнейших расспросов оказалось, что между предметами промышленности жителей Сугрателя, особенного внимания заслуживает производство золотых и серебряных вещей, отличающихся необыкновенною чистотою и изяществом отделки; что к этому делу жители Сугратля питают большую склонность, вызвавшую большое соревнование, а соревнование, в свою очередь, привело некоторых к искусству выделывать фальшивую монету.

Исполняя мою просьбу, Магомет-Шеффи рассказал мне историю этого искусства с того времени, как оно сделалось известным Шамилю.

Между мюридами, составлявшими почетную его стражу, был Чохский уроженец, по имени Гипсуляу (Аипсуляу); его знали как хорошего серебряка, и он, проживая в Ведене, в свободное от службы время спокойно занимался своим мастерством. Но однажды, года три или четыре тому назад, начальник телохранителей довел до сведения Шамиля, что Гипсуляу занимается также и выделкою фальшивой монеты, причем представил и образчики его работы. Работа оказалась превосходную, так что с большим трудом можно было отличить настоящую монету от той, которая вышла из под искусных рук мюрида.