Джеймс Рестон - Священное воинство

На другой день войско мусульман уже стояло под Башней Давида, у западных стен Священного города. Султан не мог не понимать торжественности этого исторического момента. Он знал о позоре и унижении, связанных с Первым Крестовым походом. Восемьдесят восемь лет назад полководец крестоносцев Танкред стоял со своим войском на том же месте, у той же башни, у стен также хорошо укрепленного, но только принадлежавшего мусульманам города. Франки также по-своему были преданы своей вере. Перед тем как пойти на приступ, они постились, исповедовались, причащались, раздавали бедным милостыню и смиренно ходили босыми. Им также очень хотелось освободить свой Святой город, город их Спасителя. Но при этом они находились во власти кровожадной ненависти, и в этом заключалась слабость их веры. Для них тогда наступил великий час мести.

Осада продолжалась пять недель, с 7 по 15 июля 1099 г. Раймунд де Сен-Жиль, один из предводителей крестоносцев, завалил ров перед южными крепостными валами, и его люди принялись ревностно разрывать их. Пока солдаты ходили в атаку, инженеры соорудили две осадные башни, огромный таран и много приставных лестниц для взятия стен. Однако после четырех недель осады Танкред решил оставить в покое Башню Давида и переместился на восток, к воротам Святого Стефана (мусульмане именовали их Дамасскими), где его войско соединилось с главными силами Готфрида Бульонского, главнокомандующего крестоносцев, который стал для них главным героем, образцом доблести, защитником Гроба Господня, а позже — первым фактическим королем Иерусалимского королевства.

15 июля 1099 г., в Страстную пятницу, когда Христос, согласно Евангелию, принес искупительную жертву ради спасения мира, Танкред наконец пробил брешь в стене. Его воины ворвались в Еврейский квартал, а солдаты Готфрида — в ворота Иосафата на востоке. Они встретились на Храмовой горе, где нашло свое последнее убежище множество мусульман.

Началась страшная резня. Два дня крестоносцы предавали смерти каждого человека, который не был европейцем. Только на Храмовой горе погибли десять тысяч человек, по всему же городу было убито до сорока тысяч мусульман — мужчин, женщин и детей. В храме Святого Гроба Господня, величайшей христианской святыне, пол был залит кровью.

Крестоносцы нашли также иудеев, столпившихся в синагоге, готовых принять мученичество. Они подожгли молельню, после чего плясали вокруг пожарища и распевали «Те Деум» (католическая молитва. — Пер. ).

За резней последовали грабежи. Была разграблена мечеть Омара, посвященная второму халифу пророка, разрушено захоронение Авраама. Крестоносцы делали свое дело весело, думая, что служат Господу (так, как они, на свой лад, понимали служение), а потому уверенные в его праведности.

«В храме и на крыльце Соломона всадники ехали по колено в крови, — писал один из экспансивных участников этих событий, Раймунд де Агильер. — Воистину то был правый суд Небес, ибо это место должно было быть обагрено кровью неверных, поскольку город столь долго страдал от их святотатства».

Когда все было кончено, Готфрид Бульонский и остальные крестоносцы омыли кровь со своих рук и украшенных крестом одеяний, смиренно облачились в сутаны и отправились в храм Святого Гроба Господня, чтобы помолиться и покаяться. Хотя на деле они были довольны собой и уверены, что совершили славные дела, в лучших традициях католического рыцарства. Патриарх Иерусалимский во главе величественной процессии отправился на Храмовую гору, где было «торжественно и громко» исполнено новое песнопение, а затем они проследовали на быстро устроенное кладбище крестоносцев у Золотых Ворот. Наконец процессия направилась к пробоине в городской стене. Там состоялась церемония благодарения, и патриарх благословил воинство.

«Если мы рассмотрим битвы языческих времен и вспомним великие военные предприятия, во время которых завоевывали царства, то и тогда не найдем ни одной армии, ни одного свершения, сравнимых с нашими», — писал ведущий историк Первого Крестового похода Гвиберт Ножанский. Он не осуждал и зверского обращения с женщинами, заявляя буквально следующее: «Франки не делали ничего худого с женщинами, которых обнаружили во вражеском лагере, только вонзали им копья в живот».

«О страстно желанный день! — писал другой историк, Фульк из Шартра. — Желанный, ибо все верные католики в душе лелеяли надежду, что город, где наш человеколюбивый Господь силой своего рождения, смерти и воскресения даровал искупление роду людскому, вновь обретет первозданную чистоту и достоинство. Они желали, чтобы это место, оскверненное суевериями неверных, было очищено».

Но то, что было делом славы для католиков, являлось позорным и преступным для мусульман. Если в городе еще несколько месяцев после резни стояло зловоние, то злая память об этом сохранилась и на девяносто лет, и даже на девять сотен. Эти рассказы отпечатались в памяти и в душе Саладина с самого детства, питая его решимость и ненависть. Позорная память о Первом Крестовом походе заставляла султана обуздывать свою ярость и свое желание мести, воздаяния, расправы.

И вот настал его час. Пять дней люди султана занимались рекогносцировкой и готовились к атаке. На шестой день Саладин велел начать обстрел. В войске оборонявшихся насчитывалось около десяти тысяч человек, и вели они себя довольно шумно. Стоя на стенах, они под звуки труб кричали во весь голос: «Истинный Крест и Иерусалим!», «Иерусалим не погибнет!» и «Защитим Гроб Господень!» Воины шумно подбадривали друг друга, уверяя, что каждый из них в бою стоит сотни неверных. Чтобы показать свою решимость драться, они передавали по кругу ритуальные «чаши смерти». Когда же начался обстрел, то, по словам одного из крестоносцев, никто не мог даже безопасно поднять руку над стеной, так как ее бы сразу прострелили — в воздух взвились тучи мусульманских стрел.

Однако урон защитникам города от всего этого был невелик, и вскоре Саладин решил переменить тактику. Крестоносцы наблюдали со стен, как палатки и шатры арабов переносились на Оливковую гору, гору Радости и в долину Иосафата. Сначала все это выглядело как отступление. «Царь Сирии бежал! — разнесся по городу торжествующий клич. — Он не может причинить вреда Иерусалиму». Но султан лишь переместил свое войско на более высокие позиции у стен вокруг ворот Святого Стефана. Теперь его главные силы расположились на том же месте, что и войска Танкреда и Готфрида Бульонского восемьдесят восемь лет назад.

А у северных стен города Саладин велел расположить осадные машины. Сначала там появилась громадная катапульта. По приказу командира она была приведена в действие, и первый тяжелый камень, лежавший в углублении ее огромной чаши, полетел к городской стене. На следующее утро у северных стен стояло уже одиннадцать таких метательных машин. Как писал позднее один арабский историк, они «подобно щипцам зубного хирурга, удаляли зубцы с бойниц». Кроме катапульт, арабы использовали также огромные арбалеты, стрелявшие не стрелами, а дротиками. Обстрел крепостных стен продолжался и днем и ночью.