Леонид Жура - Сионисты против Сталина

Напрасно Радзинский упустил возможность намекнуть читателям на то, что члены Особого совещания наверняка были сообщниками Кобы. Это было бы логично для Радзинского.

Радзинский:

«Путь ссыльных в забытый Богом городишко Сольвычегодск шел через Вятку. В камере вятской тюрьмы Коба заболел тифом. Из камеры его перевозят в губернскую земскую больницу.

Он находился на грани смерти. Но выжил…

В Сольвычегодске Коба поправился, поздоровел и уже в начале лета бежал. По полицейским сообщениям, побег произошел 24 июня 1909 года. И опять он не боится выбрать Кавказ!»

Ну почему же — сразу на Кавказ? Здесь, видимо, Радзинский не лжет, а просто не владеет точной информацией. После побега Коба отправился в Петербург, рассчитывая остановиться у старого знакомого С. Аллилуева. Еще в ссылке он получил задание партии — организовать выпуск легальной партийной газеты. В Петербурге Коба проводит несколько встреч по этому вопросу с тамошними социал-демократами, в том числе и с депутатом Государственной думы Н. Полетаевым. В начале июля Коба отправляется на Кавказ.

Радзинский:

«Девять месяцев он находится на свободе. 23 марта 1910 года его арестовывают. Три месяца следствия, и вновь — поразительные обстоятельства! Помощник начальника Бакинского жандармского управления Н. Гелимбатовский пишет заключение: „Ввиду упорного его участия в деятельности революционных партий, в коих он занимал весьма видное положение, ввиду двухкратного его побега… принять меру взыскания — > высылку в самые отдаленные места Сибири на пять лет“. Но заключение игнорируют. Вместо него следует благодушное решение — выслать неисправимого Кобу в тот же Сольвычегодск!»

Опять шельмует Радзинский. «Случайно» пропустил прилагательное «высшая», которое стоит в донесении ротмистра Гелимбатовского перед словами «мера взыскания». А ведь это означает, что ничего серьезного охранка предъявить Кобе не могла и самое страшное, что грозило Кобе, — была «высшая мера взыскания» — ссылка. А надоел Коба охранке основательно. Обосновывая арест Сталина, начальник Бакинского охранного отделения доносил:

«Упоминаемый в сводках наружного наблюдения… под кличкой „Молочный“, известный в организации под кличкой Коба, член БК РСДРП, являвшийся самым деятельным партийным работником, занявшим руководящую роль, задержан по моему распоряжению чинами наружного наблюдения 23 сего марта. К необходимости задержания „Молочного“ побуждала совершенная невозможность дальнейшего наблюдения за ним, т. к. все филеры стали ему известны, и даже назначенные вновь приезжие из Тифлиса немедленно проваливались, причем „Молочный“, успевая каждый раз обмануть наблюдение, указывал на него и встречавшимся с ним товарищам, чем, конечно, уже явно вредил делу».

Так что кавказская охранка, не имея серьезных улик против Кобы, была согласна выдворить его с Кавказа с глаз долой под любым предлогом и куда угодно. Перед отправкой в Сольвычегодск Кобе вручили постановление наместника Кавказа о запрещении ему проживать на Кавказе в течение пяти лет.

Радзинский:

«Так началась третья ссылка… 29 декабря 1910 года он (Коба. — Л. Ж.) опять поселился в доме Григорова, но прожил там на этот раз недолго. Вряд ли ему было там плохо — иначе бы он не поселился во второй раз. Скорее, сыграло свою роль нечто другое… 10 января 1911 года Коба переселяется в дом Матрены Прокопьевны Кузаковой, молодой вдовы…».

Дальше Радзинский предоставляет своему драматургическому сознанию полную свободу и заполняет рассказ о пребывании Кобы в Сольвычегодске пошлятиной вперемешку с похабщиной. Не смог архивник удержаться в рамках приличий. А как тут избежать пошлости существу с такой как бы нравственностью? Молодой революционер на постое у красивой вдовы — это ж какой простор для вымысла!

Радзинский:

«Ссылка Кобы закончилась, и с нею житье в шумном доме Кузаковой, где бегали многочисленные дети (как утверждали злые языки, весьма напоминавшие ее прежних ссыльных постояльцев). Не имея права выехать в столицу, Коба выбирает для жительства Вологду. Все это время Ленин помнит о верном удалом грузине, нетерпеливо зовет его. Об этом Коба пишет сам в письме, перлюстрированном полицией: „Ильич и К° зазывают в один из двух центров (т. е. в Москву и Петербург. — 3. Р.)до окончания срока. Мне же хотелось бы отбыть срок, чтобы легально с большим размахом приняться за дело, но если нужда острая, то, конечно, снимусь“. И опять странность. Почему этот великий конспиратор так странно доверчив? Как он мог забыть, что полиция перлюстрирует письма?»

Надо же, какой образованный у нас архивариус — знает слово «перлюстрация»! И как умело его использует! Вопросы вот только задает себе и читателям не очень умные. То есть умные, конечно, но… не очень. Какие-то драматические вопросы.

Предположим, что Коба отправил упомянутое Радзинским письмо Бобровскому, своему знакомому по работе на Кавказе, императорской почтой.

Что же такого написал в письме Коба, что следовало непременно держать в тайне от полиции? Что он принял решение добросовестно отсидеть весь срок ссылки? Что он, Коба, является членом РСДРП? Жаль, что архивник не рассказал, как выглядит конверте марками, который позволил ему сделать вывод о наглой «перлюстрации» письма Кобы царским режимом…

Ровно через неделю Коба отправляет письмо в ЦК партии, которое начинается словами:

«Товарищ Семен! Вчера я получил от товарищей ваше письмо… В ссылке имеется порядочная публика, и было бы очень хорошо снабжать ее периодическими нелегальными изданиями…».

Странно и загадочно, что Коба получал и отправлял письма через «товарищей», цинично игнорируя услуги царского почтового департамента. И снабжение ссыльных «нелегальными изданиями» тоже взвалил на плечи этих «товарищей»! А как было бы удобно ссыльным революционерам приходить на почту и регулярно получать по подписке решения конференций, съездов революционных организаций социал-демократов, социалистов-революционеров, анархистов и др.

Радзинский:

«Вскоре в Департамент полиции пошло сообщение: „Как можно полагать, кавказец (так полиция именует Кобу. — Э. Р.) в скором времени выедет в Петербург или в Москву для свидания с тамошними представителями организации и будет сопровождаться наблюдением… Явилось бы лучшим производство обыска и арест его нынче же в Вологде“.

Но… никакого ареста! Руководство Департамента будто не слышит и никак не реагирует!.. Следует новое донесение: „В 3.45 кавказец пришел на вокзал с вещами… вошел в вагон третьего класса в поезд, отходящий на Санкт-Петербург… Кавказец с означенным поездом уехал в Петербург“. И никакой попытки его задержать! Но почему?»