Генрих Шлиман - Илион. Город и страна троянцев. Том 1

Профессор Сэйс любезно послал мне следующую интересную заметку: «В прошлом году на северной скале горы Сипил в Лидии, примерно в миле к востоку от доисторической фигуры Ниобы, я обнаружил изображение большого фаллоса с двумя искусственными нишами по обеим сторонам и двумя погребениями в ямах спереди. Очевидно, это было место паломничества, как и подобная же фигура, которая все еще почитается баскскими женщинами в лощине на вершине одной горы в Нижних Пиренеях близ Бидаррая, где я однажды побывал».

Говоря теперь о керамике второго каменного города, я повторяю, что как по материалу, так и по форме она совершенно отличается от керамики первого города. Таким образом, она дает нам самое достоверное доказательство того, что обитатели второго города были совершенно другим народом, отличным от первых поселенцев, как заметил мой друг г-н Джордж Деннис [1269]: «Различные стили искусства у одного и того же народа в различные периоды связаны друг с другом, как звенья одной цепи; невозможно, чтобы народ, выработав стиль керамики, который приобрел у него священный и ритуальный характер, внезапно оставил бы его и принял другой стиль, совершенно другого характера. Народы могут менять, развивать, совершенствовать, но никогда не могут полностью отбросить свои собственные искусства и промышленность, потому что в таком случае они полностью отвергли бы свою собственную индивидуальность. Итак, когда мы находим между двумя стилями искусства столь много таких ярких различий, что становится невозможным увидеть между ними даже самую отдаленнейшую аналогию, то недостаточно приписать такие различия разнице эпох или стадии культуры; мы можем отнести их только к различным народам».

Большие блестящие черные сосуды с длинными горизонтальными отверстиями-трубками для подвешивания по обеим сторонам горлышка, которых так много в первом городе, что я смог собрать тысячи их фрагментов, никогда не встречаются во втором городе; не встречаются и вазы с двойными вертикальными отверстиями-трубочками с каждой стороны, которые в первом городе также обнаружены в большом количестве. С другой стороны, во втором городе встречаются гигантские терракотовые кувшины – высотой в 5 или 6 1/ 2фута, диаметром от 3 до 5 футов и с толщиной стенок от 2 до 3 дюймов, которые совершенно отсутствуют в первом городе. Правда, я находил время от времени фрагменты грубой керамики; но они обычно толщиной меньше половины дюйма, и ни один из них не толще 1 дюйма, так что кувшины (пифосы), к которым они принадлежали, не могли быть большими.

Рис. 156 . Фрагмент большого кувшина. (1:4 натуральной величины. Найден на глубине около 42 футов)

Конечно, большие кувшины (пифосы) второго города сделаны довольно грубо: там, где они разбиты, мы можем видеть огромные массы кусков кремня или слюды; многие из них достигают толщины четверть дюйма. Но тем не менее, как справедливо заметил мне его высочество князь Отто Бисмарк, канцлер Германской империи, в июле 1879 года в Киссингине, само изготовление этих больших кувшинов говорит о высоком уровне цивилизации, поскольку изготовить их столь же трудно, как и обжечь, и, следовательно, они могли быть сделаны только людьми, которые веками совершенствовались в гончарном искусстве. Князь полагает, что они должны были делаться следующим образом: «Сначала изготовляли форму пифоса из ивовых прутьев или камыша; ее постепенно обкладывали вокруг глиной, начиная с основания. Закончив, пифос наполняли деревом; вокруг него также складывали большую поленницу из дерева. Дерево поджигали одновременно снаружи и изнутри кувшина, и таким образом, с помощью двойного огня снаружи и изнутри создавался огромный жар. Эту операцию повторяли несколько раз, и наконец кувшин оказывался полностью обожженным». Я уверен, что мнение князя Бисмарка совершенно справедливо; поскольку, в то время как даже самые маленькие и тонкие глиняные сосуды обожжены в лучшем случае лишь наполовину, эти большие кувшины, хотя они и толщиной от 2 до 3 дюймов, всегда обожжены полностью; и поскольку у доисторических народов, как я уже объяснял, не было печей для обжига и им приходилось обжигать свою посуду на открытом огне, достаточно большой для этого жар, как я полагаю, можно было произвести таким двойным огнем, повторив это несколько раз. Я могу к этому добавить, что тщательный обжиг этих кувшинов был необходимостью; поскольку из-за их большого размера и тяжелого веса (иногда почти в тонну) [1270]их нельзя было передвинуть, не разбив на куски, если бы они были обожжены так же плохо, как вся другая посуда. Именно из-за этого тщательного обжига эти большие пифосы всегда имеют красивый темно-красный цвет [1271].

На сопровождающей гравюре я воспроизвожу фрагмент пифоса второго города, терракота которого достигает 2 1/ 2фута в толщину. Он украшен двумя рельефными лентами, из которых верхняя состоит из орнамента в виде рыбьей кости или елочки и ряда кругов; нижний также из елочек, к которым, однако, первобытный художник добавил еще одну линию в другом направлении, чтобы сделать орнамент более разнообразным и привлекательным. Весь этот орнамент выглядит так, как если бы он был выдавлен; однако при ближайшем рассмотрении очевидно, что он был насечен до первого обжига кувшина. Профессор Сэйс заметил мне относительно этого фрагмента, что «ленту с кругами можно сравнить с ожерельем на доисторической голове из Буджи близ Смирны, теперь в Британском музее. Эта голова сделана в очень странном и варварском стиле и имеет весьма своеобразное выражение лица».

Большие кувшины-пифосы упоминаются у Гомера только однажды [1272]. Точно так же, как мы находим их стоящими в кладовых на нижних этажах домов в четырех верхних доисторических городах Гиссарлыка, и поэт показывает нам два пифоса, стоящие на нижнем этаже в зале дворца Зевса. В этих двух кувшинах хранятся дары счастья и дары неудачи, горькие и сладкие, как яблоки или груши или, скорее, как два сорта вина, так что поэт считает судьбу каким-то веществом, которое Зевс может использовать и раздавать по своему усмотрению, – аллегорическая наивность, такая, как та, что мы находим в легенде о Пандоре [1273]. Рассказывая эту легенду, Гесиод изображает кувшин, стоящий в доме Эпиметея и полный болезней и зла для человечества, которые вылетают, когда Пандора из-за любопытства открывает кувшин; одна лишь Надежда остается под ободком кувшина – поскольку до того, как она успела вылететь, Пандора снова закрыла крышку [1274].

Я могу упомянуть также терракотовые тарелки толщиной от половины до двух третей дюйма, которые свойственны этому второму городу и не найдены больше нигде. Они изготовлены из того же сорта глины, смешанного с раздробленным гранитом, как и вазы; однако, поскольку они полностью обожжены и их, очевидно, несколько раз погружали в побелку из высококачественной чистой глины до обжига, они с обеих сторон совершенно гладкие и имеют блестящий темно-красный цвет. Поскольку они совершенно плоские и их толщина лишь почти незаметно возрастает к середине, они не могут быть фрагментами сосудов. Поскольку я никогда не находил таких тарелок целыми, я не могу судить об их первоначальном размере. Я затрудняюсь сказать, каково могло быть их назначение. Может быть, их использовали в качестве украшения внутренних стен домов? Я не могу считать, что их использовали для мощения полов в домах, поскольку в этом случае на них были бы отметины от такого использования. Я обращаю особое внимание посетителей на эти плоские терракоты, которые в слое второго города высовываются в моих траншеях отовсюду. Они бросаются в глаза своим ярким красным цветом с обеих сторон: этот цвет, разумеется, был произведен окисью железа, содержащейся в глине: они сплошь сверкают искрами слюды, которая, как кажется, содержится в них в большом количестве.