Генрих Шлиман - Илион. Город и страна троянцев. Том 1

Самые интересные вазы второго города, а также трех следующих доисторических городов Гиссарлыка – несомненно, вазы с совиными головами и женскими признаками. Принимая во внимание большое сходство совиных «лиц» на вазах с лицами идолов (таких, как на рис. 205 и 212), мы можем с большой долей вероятности предположить, что эти вазы были священными и использовались в религиозных обрядах, тем более что сами вазы имеют форму идолов. Я обращаю особое внимание на тот факт, что единственная троянская статуя, упомянутая у Гомера, – статуя Афины, а также все идолы из мрамора, кости или терракоты и все вазы-совы – женского пола; поэтому они, очевидно, связаны с Афиной через ее любимую птицу, сову.

В январе 1874 года [1275]я осмелился заявить, что сотни женских идолов и ваз с совиными головами, обнаруженных в доисторических городах Гиссарлыка, могут изображать лишь одну богиню, и что эта богиня не может быть никем иным, кроме Афины, богини – покровительницы Трои; тем более что Гомер постоянно называет ее «совоокая» – γλαυκωπις (то есть в буквальном переводе «с совиным лицом») и не относит этот эпитет ни к одной другой богине или смертной женщине. На этот счет мне возразил мой достойный друг, профессор Макс Мюллер из Оксфорда [1276], который заявил, что готов принять мою интерпретацию при условии, что я докажу, что «волоокая» (βοωπις) Гера изображалась как чудище с коровьей головой. Я с энтузиазмом принял этот вызов и начал раскопки в Тиринфе и Микенах с полнейшей уверенностью в том, что здесь я могу решить эту проблему раз и навсегда, поскольку рядом с обоими этими древними городами находился знаменитый храм Геры, и даже само имя Микены, как мне казалось, происходит от мычания коровы (μυκασθαι, но у Гомера всегда μυκαν) [1277]. Результаты моих изысканий, безусловно, далеко превзошли мои ожидания, ибо здесь я нашел тысячи терракотовых коров, а также 56 золотых коровьих голов, одну – серебряную с золотыми рогами, несколько коровьих голов, выгравированных на геммах, сотни женских идолов с двумя выступами наподобие коровьих рогов в форме полумесяца, выступающих из грудей, а также женских идолов с коровьими головами [1278]. Вследствие всех этих открытий было, как я полагаю, всеми признано, что первоначальное значение прилагательного βοωπις было «с коровьим лицом». На этот предмет г-н Гладстон говорит в своем предисловии к моим «Микенам» [1279]:

«Он (Шлиман) представил нам эти грубые фигурки коров; и на кольце с печаткой (рис. 531), и в других местах коровьи головы не спутаешь ни с чем. Он указывает нам на традиционный, изначальный культ Геры в Арголиде; автор просит нас связать эти факты с использованием слова Boöpis в качестве постоянного эпитета этой богини в поэмах; и он мог бы добавить – и с ее особым покровительством Агамемнону в отношении его интересов и личной безопасности (Il. I. 194–222).

Это соображение кажется мне вполне разумным. Мы знаем, что на некоторых египетских памятниках богиня Исида, супруга Осириса, представлена в человеческом облике с коровьей головой. Таков был способ изображения божества, свойственный духу египетской [1280]иммиграции [1281], такой, какая могла, в соответствии с текстом Гомера, произойти за несколько поколений до его троянских поэм. Но против этого способа восставал весь дух эллинизма – согласно тому подлинному типу этого духа, который проявлялся в гомеровских поэмах. Мы находим здесь Геру, одетую, так сказать, в мантию Исиды и, кроме того, заимствовавшую отдельные черты у одного или более персонажей, записанных в золотую книгу древних пеласгийских династий. Ничего не могло быть более естественного, чем обезглавливание египетской Исиды – не в наказание, но к чести богини. Следовательно, она могла изображаться с человеческой головой, но, чтобы не порывать резко с народными традициями, голова и даже фигура коровы могла тем не менее сохраняться, как религиозные символы. И великий Поэт, который постоянно держал эти символы, так сказать, на расстоянии вытянутой руки, чтобы они не дискредитировали ту веру, великим знатоком которой он был, тем не менее мог выбрать из коровьих черт ту одну, которая подходила его цели, и дать его Гере, которая была не самым умным божеством, большие и спокойные глаза коровы. Использование этого эпитета Геры у Гомера, таким образом, отнюдь не исключительно, и я признаю, что он мог его унаследовать. Однако, хотя он и не исключителен, он весьма специфичен; и этой специфичности довольно, чтобы убедительно подтвердить мнение нашего знаменитого исследователя».

Другой досточтимый друг и один из величайших авторитетов в древневосточной литературе, г-н Франсуа Ленорман, пишет [1282]: «Шлиман прав, настаивая на том факте, что большая часть грубых фигурок, обнаруженных им в Микенах, действительно изображают корову. Арголида – это та самая область, в которой в самой отдаленной древности преобладало почитание женского божества в виде коровы, которое впоследствии было низведено до уровня героини и превратилось в Ио в поэтическом мифе». Далее г-н Ленорман признает, что эпитет Геры «волоокая» может относиться только к изначальной коровьей голове этой богини.

Здесь я могу указать на принцип, явно свойственный языку Гомера, который немедленно отменяет самые внушительные возражения против моей точки зрения. Когда меня спрашивают, действительно ли сам Гомер считал Афину совооким страшилищем и представлял себе, что ее изображение в храме Пергама кивает совиной головой в ответ на молитвы троянских женщин, – я отвечу словами, которые я уже употребил в предисловии к «Трое и ее реликвиям»: «Одна из наиболее бросающихся в глаза черт его языка – это использование постоянных эпитетов», которые повторяются постоянно, без оглядки на их уместность в каждом случае их употребления. Так, как и все герои вообще, Эгисф в устах Зевса все еще «беспорочный» ( ἀμύμων ) [1283]– даже в устах Зевса, объявляющего о его преступлениях как о вершине человеческого нечестия. Это касается не только людей, но и вещей: например, колоннада ( αἴθουσα ) вокруг переднего двора дворца, в которой имели обыкновение находиться люди, которые днем приходили служить царю, получила фиксированный эпитет ἑρίδουπος («звонко-пространная»), и, таким образом, ночью гостей размещали «в звонко-пространных сенях» ( ὑπ᾿ αἰθούσῃ ἐριδούπῳ ) – довольно негостеприимный прием, если принимать буквальный смысл этого эпитета! [1284]Этот момент, который проглядели многие современные ученые, распознал поэтический инстинкт Александра Поупа. Говоря в своем предисловии к «Илиаде» о том, как важно встать на точку зрения поэта, столь отдаленную во всех отношениях от нашей собственной, он говорит: «Далее, это соображение может послужить объяснением постоянного использования одних и тех же эпитетов по отношению к богам и героям, таких как «сребролукий Феб», «синеокая Паллада», «быстроногий Ахилл» и т. д.; некоторые осуждали их за неуместность и утомительные повторы. Эпитеты богов… подразумевали весомость и почтение к обрядам и торжественному культу, в которых они использовались: это было нечто вроде атрибутов, которыми религия обязывала приветствовать их по любому случаю и которые было бы непочтительно пропускать».