Генрих Шлиман - Илион. Город и страна троянцев. Том 1

Третья стадия в истории двух эпитетов наступает после того, как Гера и Афина теряют свои коровьи и совиные лица и обретают лица женщин, и после того, как корова и сова становятся атрибутами этих богинь и, как таковые, начинают представляться рядом с ними, а βοωπις и γλαυκωπις продолжают использоваться как эпитеты, освященные вековой традицией и, возможно, означающие «большеглазая» и «совоокая». К этой третьей стадии принадлежат эпические песни Гомера».

Здесь я могу добавить то, что написал г-н Франсуа Ленорман [1317]касательно моего объяснения γλαυκωπις как эпитета Афины:

«Изображения с совиными головами, которые Шлиман видит у идолов и на вазах Гиссарлыка, представлены у него как тип изображения Афины Илионской, богини—покровительницы города Приама. По его мнению, противоположному общепринятым представлениям, Афина γλαυκωπις первоначально была не богиней «с синими очами» цвета сияющего неба, которое она символизирует, но богиней «с совиным лицом» [1318*], точно так же, как Гера βοωπις стала богиней не с «большими глазами», широко открытыми, как у телки, а «с лицом коровы». Эта идея вызвала настоящую бурю. Некоторым людям показалось, что это – акт измены всей идее эллинства. То, что греки в какую бы то ни было эпоху могли представлять в своем воображении богов с головами животных, как в Египте и как у некоторых богов Азии, стало слишком большим шоком для предвзятых эстетических теорий о гении эллинской расы, который, как утверждали априори, мог допустить в некоторых фигурах смесь человеческих и животных форм, только всегда оставляя человеческой именно голову, благороднейшую часть тела, вместилище мысли. Я должен признать, что такой довод, взятый из области более-менее беспочвенной философии, очень мало меня убеждает; поскольку мне представляется, что он должен отступить перед лицом археологических данных. В идее о первобытной Афине с совиной головой и Гере – с коровьей головой, как у египетской Хатор или как некоторые изображения сиро-финикийской Астарты, нет ничего такого, что могло бы меня шокировать или казалось бы мне невозможным. Действительно, в представлении о том, что такие эпитеты, как γλαυκωπις или βοωπις , относятся скорее к внешнему виду лица, чем к глазам, есть некоторая филологическая трудность. Однако мне кажется, что трудность эта преувеличенная и что, например, когда Эмпедокл в знаменитых стихах называет луну γλαυκωπις , он имеет в виду вид лунного диска, а не глаз.

Кроме того, примеры дошедших до нас памятников вполне убедительно доказывают, что греки в самые отдаленные времена, копируя свои первые произведения искусства с азиатских моделей, сами изображали фигуры с головами животных на человеческих телах. Г-н Ньютон указывает на маленькую фигурку с Кипра, которая изображает женщину с бараньей головой, возможно Афродиту. На архаической расписной вазе из Камира, хранящейся в Лувре, изображен человек с головой зайца. Когда Онт, великий скульптор Эгины, который жил в начале V века до н. э., сделал для народа Фигалии статую их Деметры Мелены, он в точности скопировал с картины священный тип древнего изображения этой богини, которое имело чудовищный вид. Художник поместил на плечи женского тела голову лошади вместе со змеями и другими чудовищами. Книга Philosophumena [1319]сохранила для нас описание одной из символических картин, которые украшали семейное святилище священного племени Ликомидов в Плие в Аттике. Великий Фемистокл приказал реставрировать эти картины, и Плутарх посвятил специальный трактат их объяснению. Среди них был представлен итифаллический старик с крыльями, преследовавший женщину с собачьей головой. Геродот говорил, что у Пана иногда бывало лицо, а также и ноги козла, и это утверждение подкрепляет бронзовая фигура, обнаруженная на Пелопоннесе и хранящаяся в Санкт-Петербурге.

Минотавр, который первоначально был Ваалом-быком древнего финикийского культа на Крите, всегда сохраняет свою звериную голову в произведениях периода расцвета греческой скульптуры. Расписной краснофигурный килик лучшего периода, который можно увидеть в Кабинете медалей в коллекции герцога де Люиня, изображает Диониса-Загрея в виде ребенка, сидящего на коленях своей матери Персефоны; у него бычья голова, как у маленького Минотавра. Таким образом, представление об Афине с совиной головой отнюдь не шокирует меня и не мешает согласиться с теорией Шлимана, тем более что, собственно говоря, речь здесь идет об изделиях не греческих, а малоазиатских. Для меня весь вопрос в том, действительно ли на вазах и идолах Гиссарлыка мы видим именно совиные головы».

Другой досточтимый друг, профессор Отто Келлер [1320], пишет о «совоокой» Афине следующее: «Связь Афины с совой объясняется [1321]игрой слов между γλαυξ («сова») и γλαυκωπις («совоокая»), и утверждают, что она появилось уже только в эпоху после Гомера, как будто бы в результате непонимания эпитета γλαυκωπις. Эта точка зрения, конечно, в высшей степени надуманна, неестественна и невозможна. Неэллинское происхождение совы Афины, судя по всему, доказывает ее двойная голова в Сигее и Милетополе: оба они находятся в непосредственной близости от Илиона [1322]. Если нужно привести параллель, то я напомню о также неэллинской связи мыши с Аполлоном Сминфеем, которая также наблюдается в Троаде. Мышь любит жар солнца, и поэтому она процветает под лучами Феба-Аполлона. Сова же в первую очередь не что иное, как птица и символ ночи; это ее наиболее естественное значение самого первобытного происхождения; начнем же с этого. Сюда замечательным образом подходит тот пункт, которым Афина Илионская полностью отличается от обычной эллинской Афины; действительно, на одной монете Илиона представлен троянский Палладий в виде Афины Илионской (ΑΘΗΝΑΣ ΙΛΙΑΔΟΣ) с фригийским колпаком на голове; правой рукой она потрясает копьем, в левой держит пылающий факел; рядом с ней сидит сова [1323]. Таким же образом на монете другого типа из Илиона изображен Палладий с копьем в правой руке и факелом в левой; впереди приносят в жертву корову. Здесь кроется нечто большее, чем надуманная теория о игре слов: точно так же, как факел освещает тьму, так светят в ночи страшные глаза совы; ее глаза (ὄμματα) – γλαυκότερα λέοντος καὶ τὰς νύκτας ἀστράποντα (светлее, чем у льва, и сияющие в ночи. – Пер. ) (как говорит об одном страшном звере Диодор (III. C. 55). Итак, возможно, Афина Илионская, или Ата, первоначально отнюдь не была мирной эллинской богиней искусства и ремесел, которая появилась из головы Зевса как эманация высшей мудрости верховного бога. Скорее она была богиней ночи и страха, а также шума битвы и ужасов войны; именно поэтому она потрясает копьем и факелом и владеет совой. Она стала амазонкой Олимпа на азиатской почве, откуда произошли и амазонки. Мне не нужно цитировать подтверждений тому, что сова – ночная птица. Поскольку сова возвещает смерть, она сидела на копье Пирра, когда тот пошел на Аргос [1324]. У ионийца Гиппонакта она считается вестником и глашатаем смерти [1325]. Как птицы смерти, две совы (γλαυκες) сидят на надгробии справа и слева от Сирены, поющей песню-плач [1326]. На росписи вазы в очень древнем стиле (коричневые фигуры на сплошном желтом фоне) с фигурами животных мы находим, наряду с другими животными, имеющими религиозное значение, быков, пантер, крылатых сфинксов и грифонов, также и сову [1327]. Сова также фигурирует как божественное существо на росписи вазы в самом древнем стиле, окруженная нимбом [1328]. Следует также обратить внимание на пассаж из «Одиссеи» [1329], где Афина улетает, φήνῃεἰδομένῃ , хотя точно неизвестно, действительно ли φήνη обозначает именно сову [1330*]. Боги севера, когда они в спешке, надевают на себя орлиные, вороньи и ястребиные перья; так, у Гомера Афина надевает крылатые сандалии, когда ей необходима скорость. Крылатые сандалии Персея также первоначально могли обозначать его превращение в птицу [1331]. В языке Гомера γλαυκωπις означает «совоокий» или «с блестящими глазами»; понятие «голубой» в слове γλαυκός , как кажется, появилось в ходе развития языка уже после Гомера. Что касается всего остального, то я считаю весь вопрос, о котором идет речь, открытым, пока не были проведены раскопки в храме Геры на Самосе вплоть до доэллинского слоя, который здесь, возможно, также существует. Как инстинктивно почувствовал Шлиман, только параллель гомеровскому «волоокая Гера богиня» может дать решение этой проблемы».