Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)

(сволочью), лишенною покровительства законов. Эти универсалы обещал он разослать

немедленно.

Неожиданная уступчивость короля показалась подозрительною. Уверяли, что

король, несколько дней назад, разослал полковникам приказ, чтобы на универсалы,

еслибы к ним пришли, не обращали внимания. Твердили, что король выдает новые

патенты; что в Польшу съезжаются иностранцы-полковники и ждут указания, где им

представиться. Некоторые из земских послов предсказывали, что король в случае

крайности, причислит упраздненные хоругви к своей гвардии, количество которой не

определено законом. Другие были готовы присягать, что король играет комедию, и ни

универсалов, ни коммиссаров к войску не пошлет.

Чтоб успокоить шляхту, король несколько раз призывал сенаторов к себе, и уверял

их дружески, что сделает все, чего государство от него домогается.

Между тем ноября 27 пришло в Посольскую Избу известие, что распущение войска

секретно приостановлено. В страшном волнении умов, начались об этом совещания, и

когда один из послов намекнул слегка, что все сделанное до сих пор ни к чему не

приведет, Посольская Изба вдруг постановила несколько

.

81

пунктов, и с этим постановлением двинулась „наверхъ" в Сенат, где король

отправлял правосудие.

Станкевич представил Владиславу следующие требования: чтобы действие

универсалов о распущении жолнеров наступило немедленно; чтобы король назначил

коммисеаров для распущения войска; чтобы Козаков приудержан, дабы они не давали

повода к войне с Турцией; чтобы гвардию уменьшил, новых патентов на вербунки не

выдавал, и согласился на братскую беседу с Сенатом в своем отсутствии, с целью

выговора сенаторам за недосмотр и невнимание.

На это требование Оссолинский вовсе неожиданно отвечал коротко, жестко и

неучтиво (niedyskretnie), не пригласив даже, как велел обычай, сенаторов к аудиенции;

что универсалы посланы; что гвардии будет король держать столько, сколько ему

понадобится; относительно Козаков снесется с гетманом; новых патентов пе выдаст, а

на беседу пе согласен.

Дело в том, что король всё еще полагается на свое личное влияние, поддерживаемое

раздачею дигнитарств, надеялся склонить на свою сторону панов, располагавших

значительными боевыми средствами, и, с помощью сторонников войны, подавить

партию мира. Но в Шляхетском Народе распространились уже опасения на счет его

автократических замыслов. Боялись не одних военных тягостей, неразлучных с войной

утрат и бедствий, боялись, и самого торжества над неприятелем.

„Теперь мы свободны в нашем отечестве" (разсуждали республиканцы); „теперь мы

знаем принадлежащие нам права и имеем все средства их отстаивать. Но предположим,

что король, с помощью чужеземцев, завоюет себе Константинополь. 1Иья это будет

собственность? самого ли короля и его союзников, или же Речи Посполитой? Если это

будет королевская собственность, будем ли мы довольны тем, что наш король

усилится? А еслибы король поделился добычею с народом, то какая была бы разница

между Поляками и народами присоединенными к Польше? Новые подданные,

привычные к рабству, повиновались бы королю во всем, а нам достался бы жребий тех

Македонян, которые, бывши свободными, пошли за Александром Македонским па

войну, и вернулись бы рабами, еслиб Александр не умеръ".

В то время победителям на Солопице, в Медвежьих Лозах, под Переяславом,

Кумейками, на Суле и на Старце—не могло прийти в голову, что своим террором над

благодушнымъ

т. и.

11

82

.

хоть и беспутным, королем они напоминали ему те счастливые моменты жизни,

когда козаки, в широковладычной Московии, бросались перед его глазами в быстрые

реки, обращали в забаву страшные морозы, играли смертью и жизнью безразлично, и

своим боевым энтузиазмом увлекали в опасные сражения рыцарскую шляхту. Польское

самомнение, польская кичливость не давали сеймующим Станкевичам приписать

победы под Москвой и под Смоленском тем „хлопам козакамъ“, которые, по

признанию одного из участников голодной Хотинской войны, помогли шляхте отразить

Ксеркса Османа, и сделались „розовым венкомъ" на её голове. Но король Владислав

был выше шляхетской надменности. Ленивая, мечтательная и беспорядочная жизнь,

часто весьма скудная, ставила иногда его самого в положение бездомовного козака.

Любил он бивуак, охоту, отсутствие царственной обстановки, и часто проводил

запросто время в мужицкой хате с простолюдинами гораздо веселее, чем у себя во

дворце с магпатами. В его глазах, как и в глазах Станислава Конецпольского, козаки

были такие же рыцари, как и паны, с важным преимуществом беззаветной

преданности, которой отсутствие сеймовые паны давали ему теперь так горько

чувствовать; и если он мечтал о восстановлении Восточной Империи, то 100.000

„козаков-серомахъ® в его надеждах играли весьма важную рол,— быть может, гораздо

важнейшую, нежели все „королята" с их многочисленными хоругвями. Самое имя

хлопы, даваемое козакам в смысле юридическом, никло в уме короля, от которого

зависело снять баницию и инфамию с преступной шляхты, ворочавшей козацкими

делами, и наградить поместьями тех, которых нужда и беспомощность прогоняли из

общества кармазинной шляхты в серые козацкия купы. Не принимали Станкевичи в

рассчет „дикой милиции днепровской" и на сердце своего короля, поражаемом

беспощадно, как наковальня, патриотически выковывали близкую к яим уже

Хмельнитчину. .

Получив неожиданпо гордый и полный решимости ответ, земские послы вернулись

в свою революционную Избу смущенными. Брацлавский подсудок Николай

Косаковский затормозил законность дальнейших совещаний своим veto (нис

pozwalam), посредством которого каждый земский посол делался могущественным

народным трибуном. В устах Косаковсгеого veto состояло в заявлении, что не

приступит ни к чему, доколе войско не будет распущено. Краковский подсудок

Хрпюпстовский и Малорусс Обухович предложили братнюю беседу хоть бы и в

присутствии короля. Они со-

,

83

ветовали идти к королю еще однажды и, в случае отказа в беседе, оставить сейм.

Краковский стольник, Корыцииский, предложил послать к примасу, чтобы назначил

беседу с Сенатом. Некоторые советовали отправить беседу в жилище самого примаса.

Понснтовский пошел дальше всех: он выступил с постановлением о неоказании

повиновения (dc non praestanda obedientia). По ero мнению, надобно было взять с собой

избирательные условия (pacta conventa) и, ставши перед примасом, призвать его в

свидетели нарушения королем прав и пактов, а потомъ—отказать клятвопреступнику в