Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)

письма, которые послал он с жалобой о козацких и своих собственных обидах, при

всей покорности, с которой были писаны, не имели никакого последствия, напри-

.

119

тив, коронный гетман готовился против него,—перестал доверять собственным

силам, и призвал на помощь Татар, которые зимовали в Диких Полях и ждали удобного

случая, чтобы распустить по Украине загоны”.

Сколько правды, преувеличений и прибавок во всех этих толках, мудрено сказать,

не имея письменных свидетельств о деятельности Оссолинского в Украине и зная, как

он умел себя маскировать еще в положении путешествующего школьника. Несомненно

одно —что Оссолинский договаривался с козаками. В этом убеждают историка не

только достоверные свидетельства, но и самая необходимость договора, указанная

обстоятельствами.

Десять лет уже, так называемая, козацкая Украина была в глухом, но постоянном

бунте. Хотя такие люди, как Димитрий Гуна, отчаялись в возможности соединить еще

однажды рассеянную козацкую орду и призвать к ней на помощь орду татарскую, но

наследственная привычка многих десятков тысяч людей питаться „козацким хлебомъ”

могла быть подавлена—и то нескоро—привычкою к трудовому хлебу только под рукой

таких великих хозяев, какими были московские собиратели Русской Земли. Кроме того,

в Королевской Республике доступ к дигнитарствам, соединенным всегда с обильным

кормлением, имелитолько шляхтичи-землевладельцы; люди же, теснимые

можновладниками и заедателями шляхетского имущества —ксендзами да

католическими монахами,—по утрате земельной собственности, обращались к

исканию хлеба козацкого. У нас в России не только высшая и низшая старшина

козацкая вошла в состав привилегированного сословия, но даже два сына козелецкой

козачки Розумихи, очутясь, царскою волею, на высших ме стах, как и некоторые

простолюдины великорусские, были приняты древними сановитыми барами в родство

и дружбу. В Польше, как мы видели, знатная шляхта не хотела забыть, что музыкант и

поэт Фантони—итальянский мужичок, не смотря на то, что король сделал его своим

секретарем, а церковь католическая возвела в каноники. Там даже таких деятелей, как

Жовковский и Конецпольский, паны, наследовавшие „великия имена”, называли

людьми мелкими. Следствием „столь хорошо обдуманного государства” было то, что

40.000 Козаков Сагайдачного, этот „розовый венокъ” на головах победителей турецкого

Ксеркса, были заперты. в тесном пространстве Чигиринского, Корсунского и

черкасского староств, и не только не входили в состав государственных сословий, как и

торговые классы, но, за исключением 6.000 реестровпков, считались паи-

120

.

скими, или, что все равно, старостинскими подданными. Каковы бы ни были козаки

по своему разбойно-воровскому быту, но государство, обязанное им столько времени

славою побед и завоеваний, должно было бы позаботиться о них по крайней мере

настолько, чтоб они, в диком отчуждении своем, не терзали, как выражались паны,

„внутренностей" этого государства. Вместо того, им вечно не доплачивали скудного

жолду; вместо того, Полыпа обрекала на тесноту и убожество, даже тех реестровиков,

воспитанных в школе Конашевича, Сагайдачного, которые были способны орудовать

целыми армиями и, как Дмитрий Гуяя, совершали почти невероятные подвиги

военного искусства. В ваше время говорят это сами Поляки: нам остается только

повторять их признания.

Низойдя, волею законодательной шляхты, до уровня пренебрегаемых украинскими

лыцарямгь „хлеборобовъ" и „гречкосеевъ", козаки Сагайдачного (так величали их и по

смерти великого наездника) влияли на своих товарищей по убогому ничтожеству столь

же вредоносно для „доблестных Поляковъ" Оссолинского, как и наши голодные попы

да монахи, в виду пожирателей русских духовных хлебов. Это было тем опаснее для

Королевской Республики, что и между панскими мужиками было множество воинов,

которых руками паны „граничились" между собою, оборонялись от Крымских и

Буджацких Татар и, сверх того, хаживали с ними помогать Баторию, Сигизмунду и

Владиславу в их прославленных походах. Этим способом интересы козатчины мало-по-

малу сделались интересами громадной массы украинского населения, и в виду так

называемого народа Шляхетского явился даже в летописях и документах столь же

несообразно называемый народ Козацкий.

Очевидно, что Украина, при таком положении общественных дел, находилась в

постоянном, немом покамест, заговоре против государства, которому принадлежала, и

которому была обязана цветущею колонизацией своих ‘ пустынь; а так как Речь

Посполитая успокоить Козаков не хотела и, по своей тройственности, не могла, то

взрыв повсеместного бунта был только делом времени.

Гетман Конецпольский держал козачество в железных, но, по отношению к

реестровикам, справедливых руках, и заставлял его быть послушным. Будучи

доблестным воином, он умел ценить, как мы видели, воинственные доблести Козаков

даже и в то время, когда усмирял их бунты. Он их оборонял и от их собственных

демагогов, по нынешнему кулаков, и от наглых въ

121

пользовании своими правами шляхтичей. *) Он их награждал и землею и другими

„подарками на саблю“... „Но, зная ненадежную верность ихъ“ (привожу слова

Освецима, служившего в звании маршалка гетманского двора), „зная их завзятую

злость и обычную готовность к бунту, старательно наблюдал за их делами и

приватными поступками, дабы заблаговременно предупреждать возможность события.

И, хотя они, чуя над собою бдительную стражу, поступали весьма осторожно в своих

замыслах, однакож не могли уберечься, чтоб ему не были известны сокровеннейшие

дела их чрез посредство шпионов, размещенных в самой среде их. Этим способом

узнал гетман, что козаки, желая вырваться из-под своего ярма, и не смея рвануться

собственными силами, наученные давнишними поражениями, начали трактовать с

Татарами о союзе, обещая поддаться им, лишь бы Татары искренно им помогали

воевать Ляховъ".

С целью разорвать этот союз, коронный гетман находил возможным дозволить

козакам идти на море, советовал королю войну с Татарами и завоевание Крыма.

Король сохранил в тайне известие Конецпольского о козацком замысле, сознавая

себя, в свою очередь, вольным козаком, которому, за все боевые заслуги,

законодательная шляхта связала руки. На козацкую завзятость рассчитывал он всего

больше в Турецкой войне. Мы уже знаем, что, по смерти Конецпольского, он вызвал в

Варшаву Барабаша, Вирмена, Нестеренка и—как его называли в народе—Хмеля; что