Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)

Оссолинского па жизнь и на смерть; действительно, паны облегли его тесно и в

Посольской . Избе, иг в Сенаторской; действительно, звал он Козаков на помощь, йод

ночным покровом, в качестве заговорщика. Как пер-

127

вый клич -Косинского к Татарам получил наконец свою фатальную реальность; как

первое воззвание Тараса Федоровича за веру сделалось в последствии кровавым

девизом Хмельницкого; так и призыв к свободе со стороны государя, обращенный к

единственным подданным, готовым за него идти в огонь и в воду, сделался теперь

всепобеждающим двигателем бунта. „Скованных рабов можно утешать безопасно"

(говорит об этом моменте с образцовым для нас беспристрастием современный нам

польский историк), „можно увеличивать постепенно угнетение до последнего

обессиления, но снять оковы и желать наложить их сызнова, этого без кровопролития

сделать невозможно".

Сообразив такую невозможность, Хмельницкий начал действовать в пользу бунта;

но как, с чего и когда именно начал, никакие точные свидетельства нам этого не

открыли.

Лично ли ему принадлежал почин договора с Татарами, или он воспользовался

работой других, за которою следил, может быть, в качестве шпиона покойного своего

пана, точных известий об этом также не сохранилось. Но если законодательная шляхта

давала ему чувствовать свое кулачное право когда-либо, так это было теперь. Среди

приближенных к коронному гетману войсковой писарь значил много и знал, из-за чего

ему служит; но у гетманского наследника, оффициально чуждого Запорожскому

Войску, он был, естественно, человек лишний; а то, что приобрел по благосклонности к

нему великого колонизатора малорусских пустынь, теперь возбуждало зависть у

старостинеких наместников, так называемых подстаростиев коронного хорунжого,

Александра Копецпольского, и вообще дворян мододого магната. »

Хутор Суботов, с его слободами, населенными смело над рекой Тясмином, в одной

миле от Чигирина, в виду татарских кочевьев, показался Чигиринскому подстаростию,

Данилу Чаплинскому, имением завидным по его пасекам, пастбищам, рыбным входам,

составлявшим главные статьи • полуномадного козацкого хозяйства, и даже по

земледелию, которое процветало тогда в Козацкой •Украине только „под защитою

воткнутой на меже сабли", под защитой не только от Татар, но и от соперников-

осадчих.

С другой стороны, надобно помнить, что подстаростием Чигиринским был, н свое

время, отец Богдана Хмельницкого, Михайло, и что сыну тяжело было видеть

насиженное отцом теплое место во власти какого-то заволоки Ляха. Но, при других

обстоятель ствах, Богдан Хмельницкий мог бы провести век свой мирно, го-

228

.

ния па украинские и заграничные ярмарки рогатый скот и лошадей, кочуя в пасеках,

попивая с приятелями в свободное от сторожевой службы время и ходя в погоню за

Татарами на своем любимом сером коне, как проводили свой век многие хозяйливые и

козакующие шляхтичи. Этому помешало торжество законодательной щляхты над

королем отразившееся яростно и на орудии королевской власти, ва козаках, во главе

которых стоял наш Хмель.

По смерти коронного великого гетмана, сын его, коронный хорунжий, будучи

озабочен содержанием в порядке громадного наследства после знаменитого

малорусского и червонорусского хозяина, должен был свои старостинские права

передавать подстаростиям, то есть управителям королевщин, а те не находили ничего

выгоднее и покойнее, как отдавать свою „державу* в аренду жидам. Уже и сам по себе

жид, хлопотливый и беспощадный экономист, в роли арендатора, был ненавистен

козаку, как он бывал нен авистен и заслуженному жолнеру. Но жиды, на свою беду,

всегда были готовы к услугам сильного, там, где он притеснял слабого. Так случилось

и в Чигирине.

По рассказу современного Хмельнитчине жида, Натана Ганновера, в этом

старостинском городе держал аренду жид Захария Сабиленский, который, так же, как и

другие заинтересованные в прижимке Козаков, вооружал хорунжого Ёонецпольского

против Хмельницкого,—хотя здесь тотчас надобно заметить, что арендатору

подстаростия не приходилось иметь подобных сообщений с широко* владетельным

магнатом, и что скорее мог выслушивать его изветы разве подстаростий. Как бы оно ни

было, только Ганновер по, вествует в своих воспоминаниях *) так:

Однажды хорунжий спросил жида Захария наивным тоном: „Ведь ты владелец

города: скажи-ка мне, кто именно богачи в нем?“ Намерение же его было навести на

них напраслину, дабы таким образом вымогать у них побольше денег. Захария назвал

ему богачей, упомянув, между прочим, и о чрезвычайном богатстве Хмеля. Услышав о

нем, хорунжий сказал: „Ведь отец мой завещал мне об этом зловредном человеке (слух

позднейший),., да и в самом деле откуда у него взялось такое чрезмерное богат-

*) Они напечатаны порусски вторым изданием в Лейпциге, в 1883 году, доктором

Манделькерном, под заглавием: „Богдан Хмельницкий, рассказ Еврея современника,

Очевидца событий в Малороссии за 1648—1653 годы“..

.

129

ство? Без сомнения, он ограбил моих же подданных, живущих в моих же

поместьях, следовательно все принадлежит мне“.

Конецпольский (продолжает свою полусказку Ганновер) насильно отнял у Хмеля

один хутор со всем скотом, до нескольких сот штук, чтб составляло около половины его

имущества.

Далее Ганновер рассказывает, выдавая все слышанное им за несомненное,—что

Хмельницкий, в отместку Кионецпольскому, подговорил Татар вторгнуться в его добра,

а потом проговорился об этом на попойке с козаками, и что за это, по доносу жида

арендатора, пан хорунжий бросил Хмеля скованного в тюрьму, намереваясь казнить его

смертью, однакож освободил его, по уверению друзей узника в его невинности.

Для истории Хмельнитчины, свирепствовавшей, между прочим, и над жидами, во

всем этом важна только характеристика жидоарендаторской деятельности в

Малороссии, представленная жидоммемуаристом.

Зависть к чужому куску хлеба, свойственная самим козакам не меньше шляхты,

сделалась, в этой громадной катастрофе, причиною гибели как взаимных завистников,

так и жидов, которые сообщали широкое движение сельскохозяйственной

промышленности, не разбирая средств к наживе, и как это было в Чигирине, по могали

шляхте притеснять Козаков. Но к зависти, обычной спутнице и козацкого, и

шляхетского хозяйства, присоединился еще и другой предмет жадного соискания в

малолюдном и опасном крае— женщина.

Хмельницкий был вдовец и имел уже взрослых детей; но попавшая какими-то