Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)

Наволочи, Потоцкий—в Хмельнике, и на конце военной карьеры оба полководца

испытали самое худшее, что в ней встречается: борьбу с ненастьем, голодом и мором.

Мартирология папского войска началась в то время, когда причинивший ее король

предавался забавам, развлечениям и даже заболел после забав и развлечений во Львове.

Участвовавший в Украипском походе галицкий стольник, Андрей Мясковский, по

особенному поручению, доносил Яну Казимиру обо всем, касающемся благосостояния

всего войска. ИИо его донесению, сперва оно „подверглось ужасной слякоти и

пепогоде, которая сильно повредила и лошадям,

.

285

и пехоте, потомъ—такому голоду, о каком не слыхать на людской памяти, разве где-

нибудь при самой жестокой осаде замков и городов. Но ни в Хотшиском, пи в

Московском войске (писал Мясковский) такого голода не видано. Пехота,

принужденная к отвратительной пище (ad nefandos cibos compellitur), достать хлеба не

может и за самую дорогую цену; а мяса, кроме конской падали, не видят; не

пренебрегут и теми лошадьми, которые уже три дня гниют в грязи (lakze i tym, ktorc

trzy dni jua vv blocie putrescunt, nie przepuszczq); принуждены питаться сырым житом,

ИЛИ травой и бурьяном, точно какие животные, к великой гореети и состраданию всего

войска. Невольно мы проливаем слезы (gdysz to nam laelirymas dicere musi), видя столь

блестящую пехоту (tam florentem . peditatum) вашей королевской милости бесполезно

погибающую от голода (шагпие fame pereuntem), а всего горше то, что нельзя

придумать никакого способа к спасению голодных: ибо тот край, в котором имеем

надежду иа хлеб, еще далеко, но и ои так опустошен, что о нем можно сказать: „земля

же была неустроеиа и пуста". Ни городов, цц сел, только поле и пепел. Не видать ни

людей, ни живых тварей, разве птицы на воздухе. Пан Краковский, не смотря на слабое

здоровье, идет с возможною скоростью к хлебу (ea qua potest, celeritate ku cblebu

ciqgnic), но опять вчерашняя и нынешняя страшная непогода замедляет движение

(retardat cusrum). Не взирая на то, так как мы посвятили себя на эту службу, то уже

придется здесь преодолевать фортуну твердостию духа (lortunain animo superare) и

мужественно бороться с этим голодом и с этими небесными невзгодами (у г terni

injuriis coeli viriliter lucrari), услаждая горести (cukrujqc sobie adversa) будущими, даст

Бог, успехами. Воин о том ведь постоянно должен думать, к чему стремится, а ие о том,

что предстоит ему претерпеть (boo zawsze zotnirz quo tendat, non quid passurus est, ma

uvazac). Авось-либо всемогущий Бог поможет пам прийти в эту обетоваапую землю,

где мы не только наедимся хлеба, нс и привольно отдохнем после своих трудов. О

Хмельницком, между разными вестями, самая верная, кажется, та, что он освободился

уже от хана, не известно, искусством ли и хитростью, или деньгами. Он должен быть

ныне в Чигирине, где хотел бы возбудить новое смешение, и разослал универсалы к

черни, но чернь не поддается им, напротив намерена отправлять на Масловом Ставу

чернецкую раду, на которую зовет и самого Хмельницкого, и, верно, не для чего иного,

как для того, чтобы самой подвергнуть его каре (aby supplicium z niego

286

.

sami sumere mogli). Орда вся пошла назад; с козаками вполне розбрат, и даже в

нескольких местах бились, что весьма благоприятно для наших дел (со bardzo ии геш

nostram militat). Бунты же черни, хотя бы и были какие-нибудь, разумею, по

приближении войск коронного и литовского,—совсем угаснут, а если кой-какие и

отзовутся, то, верно, только в глубине Украины: ибо у нас носится слух, что литовское

войско вырубило уже Вышгород... Войско наше идет тремя отрядами (tripartito idzie):

первый отряд составляет набранный из одних иностранцев полк воеводы брестского,

полк воеводы брацлавского вместе с полевым гетманом; второй отряд составляет полк

князя воеводы русского, воеводы подольского и старосты калусского (Яна Замойского);

третью часть составляет полк коронного хорунжого вместе с некоторыми

дополнительными отрядами. Нан Краковский посылает кмитрополиту киевскому с

объявлением, что идет с войском в Украину для успокоения бунтов, еслибы какие

были, а добрых и верных подданных уверить, что их жизнь и имущество останутся

неприкосновенными. Из Наволочи приезжали уже люди с поклоном к старосте

калусскому и с просьбой о гарнизоне. Но паволочекин войт, наибольший бунтовщик,

ушел к Хмельницкому. Волошский гоепо дарь уведомляет пана Краковского, что

Хмельницкий все еще задерживается ханом, а хан до сих пор уже в Крыму: ибо весьма

поспешпо бежал, бросая множество больных, которых не мало погребено на дороге, и

подстреленных лошадей; а наши пленники, возвращающиеся из языческих рук,

утверждают, что хан уже под Лиманом переправился через Днепр,—потому так низко,

что боится погони за собою, или—чтобы сами козаки ие вздумали бить Татар, как это

сделал Глух, уманский полковник, сильно громивший Буджацкую Орду на возвратном

пути, так что она была принуждена окупиться*.

Таково было положение украинского дела но слухам и надеждам, когда несчастные

победители козакотатарскои силы стояли лагерем под Биличами, оставив за собой

милях в двух Любартов. Еще во Львове, 27 июля, Ян Казимир получил от Потоцкого

донесение, что немецкой пехоты у него частью вымерло, частью разбежалось полторы

тысячи.

Стоя под Смархином, в 4 милях от Ямполя, один из участников похода писал на

родину от 31 июля: „Теперь идем все более и более голодными краями; только трав

обилие невыразимое, так что иного коня едва видать в траве; но хлеба и доброй

.

2S7

воды для питья трудно добыть. Чтб у кого есть, тем и довольствуются, а другие

мрут от голода, как пехота, которой убывает ежедневно. Ложатся по дороге и пухнут.

Сегодня ранним утром двинемся далее, к Любартову: чаем там хлеба. О, приведи нас к

пему, Господи Боже“!

Накопец, во время холодной слякоти, пришли в пустки, наливавшиеся Любартовым.

„Очень много людей _перемерло и коней переколело* (приписал тот же корреспондент

в своем неотправленном письме). „От страшного горя и вспоминать пе хочу. Скажу

только, что, видно, приходится нам горько, когда уже не только челядь и пехота, но и

двое товарищей и семь рейтар от голода и дождя, в наших глазах, упавши с коней,

умерли*.

От 4 августа допосил также королю Мясковский, что страшная пепогода,

продолжавшаяся пять дней и пять ночей, воспрепятствовала отправить депешу. Не

было возможности оставаться и в палатках сухим. Проходя по четверти мили в день,

войско достигло, 3 августа, Любартова, „хотя пустого и голодного, но по крайней мере

не сожженпаго“, так что после стольких неудобств (lol incommoda), могли осушить

себя От холодных, точпо осенних дождей. В Любартове застали оии не маю хлеба на