Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)

наших и научить икс большей осторожности: ибо, когда пан Краковский, ради важ-

wyzywic, ze wszystkieh dostatkdw tak zlota, srebra, jako i wszelakidj zywnosci napojow

ztupiwszy, ku Taborowce posli: gdzie jako w doma rozgoSciwszy sig, bezpieczaie sig

zostawali. W tem czata potgzna od Chmielnickiego we 200 Kozakow i 500 Tatarow dia

jgzyka wyprawiona, napadlszy na naszych sp ia cycli, srogfj zdobycz wozdw, wigcej niz

tysiac, srebrem, ztotem i innemi rzeezami naladowanych aganrjwszy, na samych wsiedli i a2

w przedmiecie pawotockie wpgdzili; i gdyby zazrz%dzeniem Baskiem P. Wojniiowicz,

Eotmistrz Xigcia Wojewody ruskiegoj trafunkiem z futordw w piec choragwi z boku nie

przypadl, pewnieby byli wszyscy zniesieni, i P. Starosta kaluski dostalbysig w rgce

nieprzyjaciela, ktdry (т.-е. староста) na ten czas w Pawyloczy byl*.

296

.

ных соображений (dia roznych wielkich respektow), послал эти хоругви впереди, оне

—да простят мне правду (parcant milii)—увлеклись больше добычей и волами. Не

говорю о добрых воинах, а только о волонтерах и сволочи, которые за них цепляются.

Одна Паволочь могла прокормить четыре таких войска, а они ее разграбили. Досталось

и коморам; но всего больше нам жаль напитков: ибо в одной только диваице рассекли

они 24 бочки вина, которых не могли выпить, а сколько по другим пивницам попортили

медов и горелок, тому нет конца и счету. А мы теперь, в эти жары, жаждем напитков...

Неприятель не хочет уже пустить нас за Белую Церковь, и там укрепляет сильный

табор, яко на старожитной некогда козацкой линии (jako przy staroiytnej quondam linii

kozackiej *). Хвастовым и Трилисами (козаки) овладели, не давая нам соединиться с

литовским войском. Теперь мы окружены неприятелем; хлопы позади пас разоряют

мосты и портят переправы, грозя нам, что когда бы мы захотели уйти, то и нога паша

не уйдет. Но мы всю надежду возлагаем на свое мужество”.

Было от чего призадуматься и самым отважным предводителям панского войска.

Варшавский Аноним изображает этот поход самыми мрачными красками:

„Всего тяжеле было в нем голодающей пехоте. Всадники, чатуя, добывали себе

живность хоть вдалеке, но этим подвергали и себя, и пехоту голоду: ибо жители не

возили и для тех, кто обходился деньгами. Но и денег не было. Или офицеры

растрачивали жолнерский жолд, или с поборцев не взыскали. Никаких запасов не было.

А хоть пеший жолнер и получит жалованье, то. пропьет и проиграет в кости, потом

должен красть и этим питаться. Если нельзя украсть, то голодает, пухнет.., О, как много

расходует на них Речь Посполитая! а они, бродя по вербункам, грабят села и мужичков,

Что схватит новозавербованный жолнер, то и пропьет. Между тем офицеры

вымученные деньги берут себе. Ежедневные у них сделки, окупы. Получая в городах,

местечках и селах побочные хлебы, они покрывают себя галунами, а жолнер,

оборванный точно попрошайка, не скоро доставляется ими в лагерь, и

необмундированеын, необученный, принужден бежать. Все мы стонем, ропщем,

жалуемся, переносим терпеливо такия грабитель-

*) Вспомним универсал Павлова: „По Киев и Белую Церковь паны жолнеры не

должны были ступать и йогой но сю сторону (ро Kiow и ро Виаlocerkiew Р. Р. Zohiirze

ua te strone i noga nie mogli bywad®).

.

297

ства, надувательства, а предотвращать их не стараемся, — и теперь вот нам награда,

что голодные в замкнутом лагере жолнеры, вымерли во множестве от заразы"!

Не участвовавший в завоевательной экспедиции Освецим, по рассказам очевидцев,

дает нам следующий эскиз похода:

„Едва ВО июля войско достигло .Лабуня. Но город этот и замок в нем были

сожжены раньше. Во время похода, наемные хоругви поступали весьма своевольно и,

желая вознаградить себя за то, что не получали жалованья от Речи Посполитой,

страшно грабили и опустошали местности, по которым проходили... Литовский гетман,

князь Радивил, побуждал наших вождей, чтоб они скорее двигались к Киеву... Но наше

войско не могло ускорить своего движения... Украинские хлопы сперва совершенно

упали было духом, и были готовы отказаться от всяких бунтов, стали подчиняться

панам и их приказчикам, стали исполнять свои обязанности; но когда узнали, что

шляхта разъехалась по домам, что король оставил войско, и что войско наше еле

двигается черепашьим ходом,— начали тотчас помышлять о бунте; вождей наших и

войско без короля презирали, управителей стали прогонять, распоряжения их и

письменные инструкции рвали, от исполнения повинностей отказывались и,

побуждаемые универсалами Хмельницкого, начали вновь скопляться в купы... В

течение месяца, неприятель, сразу смутившийся, не только ободрился, но успел вновь

собрать значительные силы, так что был в состоянии вести не только оборонительную,

но и наступательную войну... В Брацлавщине козаки захватили панские житницы, а

шляхту ограбили и перебили... Среди мужиков ходили универсалы Хмельницкого,

говорившие, что Ляхи находятся у него в руках, и что уже несколько недель назад к

нему пришло много Татар... Наше войско, углубившись в страну, столь отдаленную,

очутилось как бы в осаде. Неприятель захватил все дороги и пути сообщения, прервал

все наши сношения, беспокоил нас частыми вылазками и, не допуская к лагерю

подвоза припасов, произвел страшный голод. Хлопы в селах и местечках везде

насмехались над нашими: Ляхи отрезали нас от Днепра, а мы ихъ—от Вислы".

Но еще жив был полководец, во имя которого войско, в лице лучших

представителей своих, возлагало „всю надежду на мужество". Августа 13, за милю

перед Паволочью, соединились все полки, и гетманы, вместе с региментарями,

собрались на раду в палатке князя Вишневецкого. Он был здоров и весел. Его, безъ

т. ш.

38

298

.

сомнения, радовала надежда возвратиться в тот край, который он колонизовал с

таким успехом. На другой день, во время жажды, он поел с аппетитом огурцов, запил

неосторожно медом, испортил себе желудок; врач его швагера, Замойского, ксендз

Куназиус, не мог ему помочь; его перенесли в паволочский замок и утром 20 римского

августа скончался.

Освецим пишет, что войско готово было бы своею кровью искупит его кончину,

еслиб это было возможно. Теперь поняли все, чего лишились. Орган шляхетского

воззрения, варшавский Аноним, приписывает королевской факции то, что

Вишневецкому не дали довершить победу под Берестечком. Королю внушали, что

Вишневецкий соперничает с ними в славе победы, и заставили талантливого

полководца посторониться перед королевским триумфом: только по этому (говорит

Аноним) козаки ушли из табора.

Так думала о нашем Байдиче, можно сказать, почти вся Польша, которой лучшая

часть веровала в результаты битв, а худшая— в результаты политической казуистики, и

обе ошибались вместе с погубленным полыцизною русским героем.

Отправив залитый смолою гроб к безутешной Гризельде, панское войско рвалось в

Украину, которая теперь отвергала уже не только отступников церкви и народности