Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)

хмельничанами и панщанами, намеревались „пустить с дымом к небу*.

Коммиссары не возвращались из козакотатарского омута, и не было никакой вести о

них. На другой день панский подъезд не

818

.

мог узнать о них ничего, а нашел только в поле воткнутый в землю шест с запиской

на литовском языке. Коммиссары просили Радивила поскорее прислать сильный

конвой и спасать их от бунтующего хлопства.

Записка встревожила все войско. Паны горько раскаивались в своем доверии к

варварам. Немедленно был отправлен к Белой Церкви полевой гетман со 130 хоругвями

для обеспечения коммиссаров. Никто не вышел к ним из города, и отправленные в

город посланцы не вернулись, а между тем козаки подступили к Белой Церкви табором,

и хоругви, проголодавшись, вернулись в великой тревоге. Был уже вопрос о том, чтобы

двинуться вперед всем войском и биться за коммиссаров на пропалую. Но сперва

отправили письмо к Адаму Киселю, чтоб осведомиться, живы ли коммиссары. В

беспокойстве, в мучениях стыда и раскаянья прошли целые сутки. Но в полдень

пробежал гонец с известием, что коммиссары возвращаются, только Татары насели на

их конвой, и они просят помощи. Бросилось все войско к лошадям и оружию.

Навстречу коммиссарам выскочило тысячи три коронных и литовских охотников,

выступила в поле пехота и рейтария полками, а вместе с ними и множество челяди,

которой при коронном войске насчитывали не менее 15.000, да при литовском было

наверное 6.000.

Коммиссаров благополучно встретили на пути; но скарбовые возы их разграбили

уже Татары и козаки, так что коммиссары потеряли все свое имущество, и остались

только с тем, что было на них (tylko jak chodzili, tak lyIi zostawieni). Автор походного

дневника исчисляет потерю их, возбуждая сожаление в своем обществе и смех в

нашем: „У пана воеводы смоленскаго" (пишет он) „и пана стольника литовского

расхищено не меньше, как на 100.000 злотых деньгами и серебром, в том числе

дорогой перстень и диамантовая запоиа с парою таких же петлиц; у пана киевского

воеводы—серебро, коней и палатки на 18.000 злотых; у пана брацлавского подсудка—

на 6.000 злотыхъ'5'*); и которому из черни не досталось какой-нибудь драгоценности, те

рвали с рыдванов опоны на куски, и потрясая, хвалились, что это—ляцька здобыч. Мы

приветствовали панов коммиссаров с невыразимою радостью: ибо считали их уже

погибшими (obzalowali, jako zgukione glowy)“.

*) По известию Фсвециша, Киеель и Косаковский утратили более, чем на 30.000*

.

319

Только тогда признали в лагере безразсудством со стороны толевого гетмана, что он

вернулся вчера с сотнею хоругвей, не дождавшись коммиссаров. Коммиссарьт отдавали

справедливость Хмельницкому, что погибли бы в Белой Церкви, когда бы не он, не

Выговский и не полковники Хмелецкий, Гладкий, Богун и Бромецкий. По их рассказу,

Хмельницкий искренно желал мира вместе со всею старшиною; но дерзкая чернь раз

пятнадцать пыталась брать их в замочке „приступом и изменою". Полковники рубили

своевольных саблями, били обухами, а одного козака Богун обезглавил, когда тот, при

виде съестных припасов для коммиссаров, закричала: „Дак се мы складатимемо Ляхам

стацию"! Выговский, увидев смоленского воеводу и литовского стольника (у которых

было больше других оказалости), сказал: „Не с ума ли вы сошли панове? приехали к

мужикам в огонь! И мы, обороняя вас, погибнемъ". Но так усердно все „трактовали"

коммиссаров, что и спали вместе с ними, разгоняя бунтовщиков. „Разве по нашим

трупам доберутся до васъ", успокаивали они своих гостей, не в пример таким

„совершеннейшим во всех отношениях людямъ", каких прославляют киевские

профаны. Татары всего больше порывались на литовского стольника. Один из них

пустил из лука стрелу в замковое окно, и едва не убил Киселя, а другой стрелой—

литовского стольника.

Вот все, что нам известно из достоверных источников о пребывании коммиссаров

среди козакотатарской орды в Белой Церкви. ЧтЬ касается самих переговоров, то в

уцелевших письменах не упомянуто вовсе о трех важных пунктах, предложенных

панами козакам, как победителями побежденным, и упомянутых только в дневнике

Освецима: 1) чтобы Хмельницкий уплатил коронному войску жолд за несколько

четвертей года; 2) чтобы Козаков осталось в реестре только в 12.000, и 3) чтобы на

место Хмельницкого был выбран гетманом кто-нибудь другой. Освецим пишет, что

козаки в начале согласились было на уплату жолда и на

12.000

реестровиков, но Хмельницкий оставлен гетманом попрежнему, и потом

первые два условия отвергнуты...

В этом известии есть что-то недосказанное. Вероятно, Хмельницкий и Выговский с

братией согласились на два первые условия толькодля того, чтобы коммиссары не

настаивали на выборе гетмана, а когда вопрос о гетманстве был решен в пользу

Хмельницкого, тогда онъ—выражусь по-малорусски—из их же хворосту да им же

загнув и карлючку; а загибая карлючку, он больше ниче-

320

.

го не должен был делать, как довести под рукой до сведения черни о ляшеских

требованиях,—и вот Освецим пишет: „Эти условия вызвали среди Козаков большое

волнение. 'Зернь вознегодовала на Хмельницкого: „Ты здобу в соби славу и збагатився

нашими головами, а тепёр еднаесся з Ляхами, выпёсуеш нас из лэестра, Ляхам нас

подаёш! Вони сядуть нам на шию, и т. и“.

На все прочие пункты козаки согласились, но потом раздумали, и прислали к панам

двух полковников, Москаленка и Гладкбго, трактовать вновь о трех пунктах: 1) число

реестровиков соглашались они уменьшить лишь до 20.000; 2) настаивали, чтобы

панское войско в козацких полковых городах не квартировало; 3) не соглашались бить

Орду и отдать панам татарских мурз.

Москаленко и Гладкйй боялись в панском лагере за расхищение коммиссарских

возов, и спросили у сендомирского хорунжого: „Пане Чернёцький! чи нас не

постинають за те, що панив коммиссарив пожакували®?— „Мы не насилуем права

народовъ", отвечал с благородной гордостью питомец иезуитов, не сознавая, что

насилие над самым священным из народных прав, над свободой религиозной совести,

вызвало Польшу на боевой суд с недополяченною Русью.

Через несколько часов козацкие уполномоченные получили такую декларацию: „Так

как вы бить Орду не хотите, то отрекитесь от неё клятвенно, а мы сами покараем ее, без

вашего вмегоатель • ства“. После долгих переговоров, паны согласились на 15.000

реестровиков, а Потоцкий обещал охранить от жолнерских постоев полковые города:

Еанев, Чигирин, Корсунь, Переяслав и Черкас. Что касается кривды коммиссаров, то

они объявили, что, ради благ мира, отдают ее Богу и отчизне, а так как перед их