Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)

его направлять свой поход в Украину. Король давно уже думал о том, чтоб пдтп в

Украину, и с этой целью послал литовскому гетману повеление— двинуться к Киеву в

то самое время, когда коронное войско будет приближаться к этому центру

Малороссии. Но литовский гетман „не послушался* короля, как в свое время не

послушался его брата, Владислава, гетман коронный. Ослушание свое оправдывал он

тем, что Москва стягиваетъ' войска к литовским границам. Итак Ян Казимир напрасно

дразнил своих народных пророков, отдав кальвинисту виленекое воеводство. Все

обвиняли Радивила в измене; но в Польше тогда столько людей было изменниками,

начиная с короля, что и самого Хмельницкого с его сыновьями, находили возможным

уравнять в дигяитарствах с Замойскими, Жовковскими, Конецподьскими. Как в

Московском Государстве, опозоренном так называемым расстригою, великопанскому

дому Мпитков было возможно принять в свое родство Тушинского Вора, так ив

королерстве „доблестных Поляковъ", после избрания на престол расстриги по воле

разбойника, следовало допустить и этого самого разбойника к участию во всех

пожалованиях, предоставленных королю-разстриге.

Получив благодарственное письмо от Стефана Гергицы с просьбой о походе в

Украину, и сведав, что Хмельницкий, со всеми своими силами, идет на освобождение

Сочавы, Ян Казимир опять переменил свой план и решился—часть войска послать

комонником под Сочаву, а с остальным подвигаться медленно к Подольскому Каменцу.

.

S85

Через несколько дней пришли другие вести,—что Хмельницкий остается в Белой

Церкви, и только часть Козаков и Татар „запустилась" • йод Константинов. Опять

изменили план похода окружавшие своего короля паны: король должен быль остаться в

Галиче, а войско идти на Козаков и Татар. Между тем снова повторились

предостережения, напоминавшие Зборовщину,—что неприятель приближается с

великими силами. Король снова переменил свое намерение;, и двинулся со всем

войском под неприступный Каменец, где он мог дождаться безопасно обещанных ему

подкреплений из-под Сочавы.

Еще через несколько дней пришли письма от Гергицы и Ракочия. Один уведомлял,

что два козацкие полка идут на выручку Сочавы, что сам Хмельницкий выступил в

поход, но не известно, куда, в помощь ли сыну? или же против королевского войска, и

что хан, после байрама, садится на коня. Другой просил заградить путь в Волощину —

Хмельницкому на выручку сына, а Лупулу на выручку сокровищ. Ракочия пугало

движение силистрийского бати с Турками и Татарами на сю сторону Дуная: байт мог

освободить и сына Хмельницкого и сокровища Лупула от осаждающих.

Вместе с тем король узнал, что Хмельницкий приближается, по хана с ним нет.

Коронное войско стояло уже тогда под Каменцем. Паны, имевшие добра в Подолии и

Покутье, боялись жолнерских грабежей, поэтому убеждали короля отозвать

Кондрацкого из-под Сочавы, наступить на Хмельницкого, пока не соединился он с

ханом, и положить конец козацким бунтам (исщс glowЈ rcbellii), а потом взять Сочаву.

Противоречил им в военной раде коронный маршал, Любомирский: он советовал взять

сперва Сочаву, чтобы не оставлять неприятеля у себя в тылу, чтобы не потерять

союзников, чтобы славою, которою стоят войны, поразить слух неприятеля и ударить

на него соединенными силами. Теперь же, (говорил оп), пе имея ни откуда верных

известий о неприятеле, не следует рисковать „последними силами" Речи Посполитой.

Много сделал коронный маршал убедительных замечании, но все опи представляли

короля, вместе с его правительством, в безотрадном виде, и чем были справедливее,

тем были для большинства неприятнее. Король согласился с мнением большинства и

решился идти в Украину.

Войско выступило в поход к Бару и шло все безлюдными местами, точно вернулось

назад целое столетие, когда колонизация не смела двинуться дальше Бара в неведомые

никому наши пустыни,

т. ш.

49

386

.

и когда в передовом редуте колонизации, Баре, помнившем еще древнее имя свое.

Ров, стояли наши „безупречные Геркулесы", жаждавшие, по словам старинного

геральдика, „только кровавой беседы с неверными". Дорога (писали королевские

спутники) была похожа на „грязное кладбище". Народ разбежался по лесам. От

многолюдных недавно еще городов оставались недогоревшие развалины, и от богатой

Подоли и уделе ло только небо да поле. Богуслав Радивил, в своей автобиографии,

сохранил две, особенно поразившие путников черты Бара. Один жолнер,

заблудившийся в бу ковинских лесах, ползал здесь перед ними на коленях, не находя

пищи девятые сутки. Четырехлетняя девочка лежала уже шесть дней на дороге у

падали, которую грызла собака и в которую несчастная малютка запускала свои

рученки. Девочка казалась здоровою, но, испив теплого супу, тотчас умерла.

На втором ночлеге, когда войско стояло под Зелендами, пришло неожиданное

известие, что хаи, со всею силою, выступил из Крыма. Оно подтвердилось новыми

вестями. Поход был остановлен. Военная рада, после трех совещаний, постановила—

занять позицию над Днестром, над границами Волощини, дождаться падения Сочавы и

протянуть войну до тех пор, пока союзные князья не подойдут с помощью. Принтом

имелось в виду, что, в случае нападения, безопаснее стоять над большой рекой, а

съестные припасы легче добывать из Волощини, нежели из собственного голодного и

безлюдного края.

Итак вернулись па свои следы и расположились лагерем под Жванцем. Отсюда на

правом берегу виден был в полумиле тот Хотин, под которым „хлопы козаки"

сделались розовым венком на головах теперь борющейся с ними шляхты, а на левом, к

северу, в двух милях, „объеденный" жолнерами Камеиец.

Зная, что паны решились бороться напропалую, Хмельницкий, в августе 1653 года,

разослал универсалы, повелевавшие всем способным носить оружие идти в войско, не

отговариваясь никакими хозяйственными занятиями, хотя бы то была и уборка хлеба с

полей. Его агенты подкупали турецкий двор. Крымский хан, выиграв мало своими

интригами после бегства из-под Берестечка, готов был снова предпочесть панам

Козаков, нужды нет, что называл их безумными пьяницами. Но всего важнее было для

Хмельницкаго—вовлечь в козакопаоскую войну Москву. Он умолял царя о

немедленной помощи, „не желая отдать на поругание церквей и монастырей Божиих, а

христиан на мучительство". — „Если же ты,

.

387

великий государь“ (писал Хмельницкий) „нас не пожалуешь и не примешь к себе,

тогда мне остается свидетельствоваться Богом, что я многократно просил у государя