Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)

к себе".

Письмо визиря лишило Хмельницкого надежды владеть придунайскими

княжествами. Между тем король мог ежедневно удовлетворить свое войско и

двинуться в поход, а князьки могли ежеминутно взять Сочаву, и-прийти к нему на

помощь в то время, когда Татары будут еще в Добрудже и в Крыму.

Визирь писал свое письмо еще до вторичного бегства Лупула. Теперь Лупул сидел в

Чигириве и сулил козакам золотые горы, вербуя войско для освобождения Сочавы.

Хмельницкий поощрял вербовку: сокровища значили для него столько же, как и

отражение

*) Эта мысль выражена в московском переводе так: „Й в то время, в которое сын

твой в Волохах несколько непристойных дел учинил, пристойно к тому, как преж сего

Ли ноль пришел в Яссы, и от бла госчастного государя нашего повеленье к нему

прислано, и Липоловым приходом, доднесь, кроме дружбы и добра, ничего (не)

увидеть".

376

.

союзных князьков. Но этим самым он разрушал надежду на турецкую помощь, так

как действовал вопреки повелениян Порты, а между тем козаки его, ослабленные

поражением под Яловицею, были разъединены.

В это трудное для старого Хмеля время, и Поляки, и такая Русь, к какой

принадлежал Ердич, распространяли и повторяли слух, что турецкий посол требовал от

него действительной отдачи тех земель, которые он столько раз обещал Порте, и в то

же время-присяги на подданство. Говорили, что будто бы козаки, волнуемые

духовенством, грозили бунтом по этому поводу; что будто-бы полковники Богун,

Джеджалла и другая старшина, вместе с гетманом, были не прочь от присяги султану,

но эта присяга ничего бы не значила без согласия черни, и что будто бы чернь, отвергая

и турецкое подданство, и московскую неволю, высказывала готовность „служить

старым панам и королю, который столько раз дал ей доказательства своей милости".

Не таков был Хмельницкий, чтобы позволить каждому заглядывать себе в карты.

Поэтому и такия вести, что будто бы он выражал Порте уверенность в

расположенности большей части Козаков к принятию ислама, повторяемые польскими

историками, показывают только незнание ни Хмельницкого, ни Козаков, ни самой

Порты, которой мало было дела до веры в вопросе о подданстве. Все такие слухи

распускали в Шляхетском Народе—или купленные Хмелем люди, или козаки, для того,

чтобы предрасположить Ляхов к известному обману. Тем же самым способом морочил

Козацкий Батько и Турцию, и Москву, и весь свет, и никто не знал истинных его

намерений, сам же он переменял их с каждой переменой обстоятельств.

Глава XXX.

Московский ультиматум. — Царское обнадеживающее посольство у Козаковъ

Кому в Малороссии было ненавистно московское подданство. •— Панский лагерь

под Жванцем.—Жванецкий договор 1658 года. — Козаки поддаются Московскому

царю.—Возсоединение Малой России с Великою.

Когда под Глинянами узнали, что Хмель отступил к Белой Церкви, было послано

вслед за ним две хоругви, чтоб узнать, не военная ли ото хитрость. Но едва они сделали

несколько миль, как повстречали киевского полковника, Антона Ждаповича, в

сопровождении 12 Козаков, и привели его в лагерь вместо языка.

Козацкий посол привез от Хмельницкого письмо только к коронному гетману и

просил его от имени гетмана и всего Запорожского Войска о предстательстве у короля.

Жданович говорил, что козаки не хотят больше воевать, и еслибы король наступил на

них в своем ожесточении, то не будут обороняться, а побредут куда глаза глядят. Кроме

гетманского письма, привез он просьбу от Козаков к королю и показывал ее каждому.

„Тио заключении Белоцерковского мира" (писал. в козацкой просьбе сочинитель

такой истории, какую сочиняют нам доныне), „мы были расположены никоим образом

не нарушать оного, и потому не мало покарали смертью тех, которые подавали повод к

его нарушению, как-то Гладкого, Мозыру и других. Но Войнидович, Маховсг.ий и

другие, которые стояли на Заднеприи по ординансу вашей королевской милости, напав

своевольно па людей, обеспеченных миром, немало перебили, и кровь невинную

пролили, а другие села и местечки огнем и мечем истребили. К тому же покойный его

милость пан Кантовский, как это было нам достоверно известно, соединив войска и

ставши уже лагерем, намеревался неожиданно на нас напасть Поэтому мы,

предотвращая сие, должны были двинуться с частью войска. Ничего, однакож, не

замышляя против вашей королевской милости, и, не идучи в глубину, вернулись т. ш.

48

378

ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОДЫПИ.

назад. А что случилось по Божию попущению, то просим простить намъ".

Далее козаки писали, будто бы они ждали коммиссии, о которой трактовали с

Зацвилиховским, но, вместо коммиссии, Чернецкий и Маховский произвели у них

опустошения ит убийства. Ничего, однакож, не предпринимая, униженно просят они

короля оставить их при Зборовских пактах, не стесняя ничем веры их и вольностей.

Еслибы же ему число войска по Зборовским пактам казалось слишком великим, то

просят прислать в Паволочь или в Белую Церковь коммиссаров. Козаки просили также

об уничтожении церковной унии в Короне и Литве. В случае же наступления на них с

войском (сказано в просьбе), козаки не будут уже и обороняться, и не желают больше

проливать кровь, а будут „промышлять о своей жизни всякими иными способами".

Созвана была рада и решено—трактовать об этом деле так, как будто король ничего

не знал. Гетман отвечал частным образом Хмельницкому: 1) чтоб он отпустил

турецкого посла; 2) чтоб отдался безусловно на милосердие короля; 3) чтобы союз с

Татарами разорвал и, для верности дела, дал заложников, какие будут указаны. Антона

Ждановича задержали в Глинянах, как пленника.

От козацких языков панам было известно, что у Хмельницкого войска мало, что

чернь жаждет мира и хотела отправить к королю посла иссреди себя. К.озаки с пытки

говорили, что приходили к ним Татары, но вернулись, потому что козаки

разъединились, а разъединились из-за того ясыра, которого Татары набрали из жен и

детей козацкой черни и даже самих рееетровпков, и которого потом Хмельницкий

выкупил собственными деньгами 6.000 душ. Те же языки рассказывали, что гетман и

полковники хотели присягнуть перед султанским послом на подданство от имени всей

черни; но чернь и некоторые из полковников не согласились на то никоим образом, „и

отеюда-то происходит волчья покорность Хмельницкаго", объясняли себе паны.

Между тем Хмельницкий играл в самую опасную для них игру. В письме к королю

из Чигирина он в сотый раз призывал Бога во свидетели, что, как прежде, так и теперь,