Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)

православия, подливал масла в пылающий фанатизм католической партии.

Варшавский Аноним, очевидно ксендз, вписал в историю Польского Разорения

красноречивую страницу, когда пришлось ему описывать чрезвычайный сейм. По его

взгляду на католичество и православие, даже Кисель был враг римского папы, и

письмом, убеждающим короля к церковпнм уступкам, оскорблял религиозное чувство

Поляков.

„В этом письме" (говорит он) „дух схизмы бьет на униатскую веру, так как и сам он

был схизматик. Кисель говорит: пускай восточная и западная церковь будут одна

овчарня: ибо глава обеихъ—Христос, преемство у обеих идет от апостолов, одни

святые учители и одно учение; одна без другой не может существовать; в церемониях и

обрядах различаются по различию языков, но это не беда, когда они имеют: одни

основания и начала отъ

168

.

Господа Христа; и для чего же пороть Христову ризу не сшитую, называя

(последователей той и другой) унитами и дпзунвтами? для чего разделять церковь,

которую соединил Бог? Когда мы примем и утвердим это основание, то не будет

разнипы в словах, не будет и диссиденции между народом, исчезнет соревнование,

прекратится война.

„Кисель" (продолжает фанатик) „призвал во свидетели тех, которые вместе с ним

трудились над Зборовским миром: они де согласились на уничтожение имени унии, но

исполнить это обещали его товарищи словесно, не включая в публичный документ

мира, дабы это было благодеянием согласного отечества, не вынужденным козацкою

войною. Если де стоят этого тридцать униятских церквей, чтобы разорить и

опустошить несколько тысяч храмов благочестивых, и чрез то погубить ' миллионы

христианских душ; если эта малая летороль, отщепленная от греческой и не прирослая

к римской, будет разумным основанием такой тяжкой войны, то лучше теперь

совещаться о безопасности жизни и здоровья, а потом, успокоив отчизну, созвать на это

синод, удовлетворяя волю духовенства, и на нем обсудить это различие".

„В ответ на это" (говорит Аноним) „поднялся страшный крив в Посольской Избе

(не в Сенаторской, состоявшей па половину из бискупов, а в Посольской, где заседали

представители светской шляхты)". Как козел не будет бараном (завопила шляхта), так

схизматик не будет искренним охранителем катоипческой веры; а тот, кто принадлежит

к одной и той же вере с хлопами, не может оборонять шляхетские вольности. Вера это

дар Св. Духа; Дух Святый ото иероглиф вольности: где хочет и как хочет, дает он

вдохновение. Как! для схизматиков да для обжорства и бунтов глупого хлопства,

сделать невольниками шляхту и не дозволить им так веровать, как повелевает Святый

Дух, а так (пусть веруют), как предписывает сумасшедшая и пьяная голова

Хмельницкого, под предлогом обороны веры (prelext zmysliwszy obronv wiary)! Вот

какой проявился новый доктор чертовской академии! Недавно выпущенный на волю

чернорабочий хлоп отнимает у Поляков дар Божий, святую веру. Если ие правится (им)

слово уния, то (нам) не нравится схизма. Пускай же отрокутся учения своего

схизматика патриарха, оскверненного ариянскими ересями безумца, посвященного

бисурманскою властью, йвсе соединятся с западною церковью и назовутся

правоверными: на это Польша согласится легко, а Кисель, киевский воевода, пускай не

будет проповедником козац-

.

169

КИИГО учения, если хочет быть в числе польской птляхты, а не в звионте козацкого

бупта“!

Вот под каким знаменем выступила наконец Полыпа! под знаменем развратителей

её государственности, общественности и семейности. Свободный паче всех народов

Шляхетский Народ не признавал свободы совести в том народе, который раньше его

принял христианство, и даже родоначальников польского имени видел крещенными по

обряду церкви греческой. Признав девизом своим религиозную нетерпимость и

проповедуя веру, как магометане, с мечем в руке, Поляки оправдали козацкое

вмешательство в церковные дела, и поставили московского царя в необходимость

отстаивать присвоивасмьте папистами владимировские и ярославовскиехрамы.

Но в составной польской нации было много иноверцев-иноплеменников, которые

худой мир предпочитали доброй ссоре, и овито способствовали образованию

коммиссии для переторжек с Хмельницким. С другой стороны и между козаками были

такие, которые высказывали втайне, что Хмельницкий посягает на то, что ему не

следует по народному праву, и должен сам и'ести ответственность за свое предприятие,

они же готовы отстать от него, лишь бы наслаждаться спокойствием. Искушением

Хмельницкий увлек на свой путь одних, а террором принудил идти за собой других; но

прожитые с панами столетия делали в Малороссии свое дело, и многие из наших

предков, козаковавших по воле и по неволе, оглядывались назад с сожалением и

раскаянием. Этих людей Хмельницкий знал; он их вокруг себя чуял; он их боялся,—и

вот почему, стоя во всеоружии нового покушения на панов, или как он выражался

по*козацки, на Ляхов, не отказывался от мирных переговоров. Притом же у него, как у

демагога, не все ладилось одно с другим. Турки потому содействовали его союзу с

Татарами, что неудачи Венецианской войны пугали их; а Татары потому ладили с ним,

что не смели ослушаться султана. Но хан долго не соглашался лично участвовать в

новой войне с панами, и отправил к нему в помощь нурэддин-султапа с 10.000-м

отрядом, дав при этом пурэддипу тайный наказ избегать сражений и состоять при

Хмельницком лишь в качестве стражи; только в случае крайней опасности, обещал хан

прийти к козакам на помощь со всей ордою, когда наступит весна.

С обеих сторон, с панской и с козацкой, дела стояли в таком сомнительном

положении, что иногда склонялись, повидимому,

т, пт.

22

170

.

к миру, а иногда—к войне. Кто него сильно желал, тот и веровалъ—или в

возможность мира, или в неизбежность войны.

Полагаясь на обещание хана и на вспомогательный отряд его второго соправителя,

Хмельницкий, в феврале, выступил из Чигирина и направился к Бару. Слух о том, что

Козацкий Батько идет тнчйти Ляхлв, поднял па ноги всю малорусскую голоту, чаявшую

так называемого „панского добра". Оборвыши мечтали о кармазинных жупанах,

босоногие говорили, как поют у нас и доныне об уманских гайдамаках:

„Будем дрйти, пиияе бр&те,

С китайки онучи!.. “

бывшие грепкост вдохновлялись подвигами ТТсребийпоса и Морозенка.

Оставляя без внимания королевских коммиссаров, козаки старались предупредить

соединение панских войск. Но ото им не удалось. Главное начальство над, войском,