Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)

Неизвестно, что было говорено на панской раде, но дальнейшие поступки панов

были верхом безразсудства. Отступив к Черниевцам, они оставили в одной долине близ

города засаду. Ничего не опасаясь, мужики вышли из города на опустевшее панское

стаповище. Тогда жолнеры бросились на них из засады с татарским криком Галла!

Галла! и перебили их до полусотни.

„В тот же день0 (пишет Освецим) „гетман послал полки князя воеводы русского и

пана коронного хорунжого в местечко Ямполь. Они захватили Ямполь ночью в расплох,

перерезали поголовно всех житеией и овладели богатою добычею; а войско, от. ступив

от Стины, расположилось на трехдневный отдых в Черниевцахъ“.

Другой мемуарист, называемый мною Анонимом, не только не видел в этом акте

безразсудной свирепости, но распространился о нем сочувственно, точно ваши

историки о свирепости козацкой.

„Ляпцкоропский0 (пишет он) „вознамерился овладеть Ямнолем, гнездом, как

волошских, так и наших разбойников, а между тем пошла молва, что гетмап

Калиповекий двинулся под Винницу. Лянцкоронский подступил к Ямполю секретно:

ибо секрет на войне—душа триумфов, да и в мирное время секрет хорошее дело,

потому что, разгласив, что думаешь, редко задуманное сделаешь.

*) Показывали кукиши обеими руками, вертя одну вокруг другой, чтб выражало

крайнее ругательство.

.

177

Курица кудахчет, снеся одно яйцо, а ястреб ловит птиц потихоньку. Поэтому

Лмполь ничего не опасался, да еще на то время собралась там ярмарка. Тихохонько

подошли хоругви и вступили в отворенные ворота. Мещане только что проснулись, и

стали отворять крамные коморы (kramy), как рынок, наполнился польским войском.

Ударили в колокола, крикнули на оборону, но Поляки стояли уже с голыми саблями над

ше.ей. Все-таки мещане хотели защищаться, а приезжие бросились толпой бежать, но

мост на реке обрушился. Обороняющиеся мещане были перебиты; ограбленный город

был зажжен, а сколько Ямпольских мещан и гостей заходящее солнце оставило в покое,

всех нашло оно вырубленными. Погибло там десять тысяч народу обоего пола, в том

числе и три полка бунтовщиков. Достатки их расхватала жолнерская челядь".

Что эти похождения были делом произвола Калиновского и Лянцкрронского, видно

из письма Адама Киселя, которым он старался ослабить впечатление, какое они

должны были сделать в Украине.

Называя Хмельницкого милостивым паном гетманом, любезным паном и братом,

Киеель писал, что от начала вселенной, „при костеле, а по нашему при церкви

Божией", злой дух устра-. ивает свою капеллу; что он, Киеель, вместе с Хмельницким,

постоянно хлопотал о том, как бы спасти от гибели последнюю горсть Русского Народа

(один ополячивая, другой отатаривая); что Хмельницкий верноподданнически горовал

(horowal) и трудился для того, чтобы потушить вспыхнувший пожар, но что Нечай,

которому де ныне да оставит Господь его прегрешения, привык было, без гетманского

ведома, творить всякое зло: зазывать Татар против соотечественников, проливать кровь,

избивать шляхту. „Так и в последнее время" (писал Киеель) „он овладел артиллерией в

Брацлаве, двинулся к Линцам и напал на квартиры польского войска, понося письмами

и на словах знатных вождей и гетмановъ". Узнав де об этом столкновении и имея в

виду охранение мира, он, Кисель, удержал королевским именем полевого гетмана и

брацлавского воеводу от дальнейшего движения за пограничную черту, и теперь

коммиссия спокойно ожидает начала своего действия, а он де, Киеель, и полевой

гетман, которого письмо к Хмельницкому при сем прилагается, считают мир

ненарушенным. Когда коммиссия откроется, брацлавский воевода предъявит в её

заседании плюгавые письма и угрозы Нечая. Король де глубоко сожалеет об этом

поступке и о возникшей ссоре, но уверен, что все это случилось без ведома

Хмельницкого, и желает, чтобы коммиссия поскорее начала

т. га.

23

178

.

свои действия, дабы собранные военные силы соединились против общего врага.

Гонцу своему Кисель назначил срок до 12 римского марта, и если де к этому сроку не

получит ответа, то потеряет всякую надежду на коммиссию и на миролюбивое

окончание дела.

Это письмо было писано за два дня до истребления Ямполя, так что оно могло

прийти к Хмельницкому одновременно с известием о подвиге Лянцкоронского. Но

раньше, или позже достигло оно сво . его назначения, Хмельницкий был готов к вестям

о начале войны. Он вызывал ее всеми неправдами, и, однакож, этой грязной душе было

приятно или нужно представляться чистою. Козацкий Батько отвечал панскому

Нестору,--что он (Кисель) обеспечил его (Хмеля) коммиссией и миром, а между тем

брата своего отправил воевать вместе с Калиновским и Лянцкоронским. За эту де

кривду и полег брат его (писано после того, чгб произошло под Винницей), которого

(писал Хмельницкий) „мне жаль, как великого рыцаря и моего приятеля; но сам он того

хотел. И так как Ляхи начали войну, то и насытятся ею (Ц*!а jЈj syci)“.

В знак разрыва дружеских отоошений (уведомлял Кисель одного из своих

приятелей) Хмельницкий продал в свою пользу

2.000

мер его жита за несколько десятков тысяч злотых. Но Кисель был такой

запасливый хозяин, что и после этой потери отправил обоз хлеба в лагерь коронного

войска.

Между тем Калиновский держал военную раду и, по её решению, выступил, 6

марта, из Черниевец в Винницу. Войско шло через Мурахву, Красное, и 10 марта

остановилось на ночлег в Сутиске. В ту же ночь гетман отправил вперед к Виннице

брацлавского воеводу с его полком на рекогносцировку. От захваченных на пути языков

Лянцкоронский узнал, что в Виннице расположился, в виде гарнизона, кальницкий

полковник Богун съ

3.000

Козаков. Калиновский ускорил поход свой, несмотря на глубокий снег.

Так как козаки не поставили сторожевого отряда за мостом, то паны ворвались в

предместья неожиданно. Конные и пешие козаки вышли на реку Бог, покрытую льдом,

в котором они заблаговременно наделали прорубей, незаметных теперь под тонким

слоем льда и спегом. Лянцкоронский с хоругвями черкасского старосты, Юрия Киселя,

и новгородского подстолия,’ Николая Мелешка, также Гусина, бросился на Козаков, не

осмотрев местности. Он и сам насилу выбрался из проруби, а Кисель, Мелешко, один

поручик, то-есть панский наместник в походе, и много товарйщей-жолнеров погибли.

„Тело Киселя* (пишет Аноним)

179

„лежало потом непогребенное козаками, хоть он был и одной с ними веры*, а

звенигородский староста Гулевич (Русин), в письме к приятелю из-под Винницы,