Леонид Борисов - Жюль Верн

- Вас укачает океан, - недовольно буркнул Барнаво. - Оставались бы в Париже, здесь спокойнее. В Америке индейцы, они снимают скальпы, а иногда и головы.

- О, если бы в Америке были только индейцы! - мечтательно произнес Жюль Верн и, закрыв глаза, покачал головой. - К сожалению, в Америке скоро не будет индейцев.

- И негров, - добавил Барнаво,

- Негры останутся, как жертва, которую американцы приносят своей свободе, - отозвался Жюль Верн.

- Я буду скучать без вас, мой дорогой мальчик, - сказал Барнаво и, махнув рукой, опустил голову. - Если бы я был Жюлем Верном...

-То я, будучи Барнаво, непременно отправил бы тебя в Америку, мой друг! Пойми наконец, что меня интересует не столько сама Америка, сколько путь до нее. Мне очень нужно побывать пассажиром на большом океанском пароходе, ведь я в будущем отправлю моих героев во все концы земли, Барнаво! Мне очень нужно испытать качку, бурю и, может быть, кораблекрушение. Я должен...

- Вы погибнете, Жюль Верн! - угрожающе проговорил Барнаво, театрально поднимая левую руку и кулаком правой ударяя по краю стола. - Что тогда останется делать мне? Какой другой великий человек возьмет меня на службу в качестве литературного секретаря?

Жюль Верн медленно опустился в кресло. Глядя прямо в глаза своему старому другу, он совершенно серьезно, ни разу не улыбнувшись, проговорил:

- Я не могу погибнуть, Барнаво! Этого не случится! Даже и в том случае, если в водах Атлантики утонут все пассажиры корабля. Я останусь в живых. Не для гибели я так долго терпел нужду, лишения, так долго ждал своего времени, с таким терпением вынашивал замыслы моих романов! Сперва я напишу их, потом - как угодно. Мне необходимо прожить еще тридцать лет, не меньше. Этого мне хватит вполне. Тридцать лет, Барнаво!

-Теперь я знаю, что должен делать литературный секретарь, - сказал Барнаво. - Наверное, в свое время трудно было и месье Эккерману подле знаменитого месье Гете. Трудно только первые две - три недели, конечно. Потом он догадался, купил толстую тетрадь и поблагодарил господа бога и своих родителей за то, что они научили его грамоте.

- Скорей выползай из предисловия и приступай к делу, - рассмеялся Жюль Верн. - Что намерен делать ты, Барнаво, со своей толстой тетрадью?

- Я намерен записать ваши слова, дорогой Жюль Верн, относительно тех сорока лет, которые...

- Я сказал - тридцать, а не сорок, - поправил Жюль Верн.

- Тридцать - это подлинные ваши слова, - сказал Барнаво. - Сорок - это документ. Кому будут верить, когда вы умрете? Документу, конечно! Поезжайте, мой дорогой мальчик, в Америку и живите еще полвека!

Глава двадцать первая

НЕПОДАЛЕКУ ОТ НИАГАРСКОГО ВОДОПАДА

Двадцать седьмого марта 1867 года большой океанский пароход "Грейт-Истерн" покинул английский берег и взял курс на Нью-Йорк. В журнале стюарда записаны были среди прочих пассажиров обитатели каюты № 382: "Жюль Верн - писатель, и Поль Верн - офицер французского флота".

- Наконец-то, Жюль, ты решился побывать в Америке, - сказал Поль брату. - Увидишь эту удивительную страну и напишешь роман о ней.

- Ровно двадцать пять лет назад в Америке был Диккенс, - медлительно проговорил Жюль Верн и, взяв брата под руку, повел его на верхнюю палуб)'. Океан недружелюбно шумел, волны, подобно гигантским животным, наскакивали на корабль. - Диккенс был в Америке, - продолжал Жюль Верн, - и, возвратившись на родину, написал книгу об этой стране. Ты читал ее, мой дорогой?

- Читал. Диккенсу не понравилась Америка. Но ведь он был там двадцать пять лет назад!

- Посмотрим, - сухо отозвался Жюль Верн. - А теперь взглянем в нашу записную книжку, добавим, чего еще в ней не хватает. Машинное отделение есть, пароходная прислуга записана вся. Говори, Поль, - что ты знаешь о нашем плавучем доме?

- "Грейт-Истерн" в прошлом году много потрудился по прокладке огромного трансатлантического кабеля, - ответил Поль. - Записал? Дальше. Длина корабля двести метров. Мощность паровой машины одиннадцать тысяч лошадиных сил. Скорость - тринадцать узлов в час. Шесть мачт и пять тРуб. Постройка корабля обошлась в семьсот пятьдесят тысяч фунтов стерлингов. Восемьсот кают, две тысячи сто коек. Да, еще, - концертный зал на пятьсот человек. И - это уже Для твоего литературного секретаря - имеется салон мадам Дюбуа, известной гадалки, предсказывающей будущее и иногда правильно угадывающей прошлое своих клиентов.

- Соврем Барнаво что-нибудь на этот счет, - рассмеялся Жюль Верн. Скажем, что мадам Дюбуа предсказала мне долгую жизнь, а тебе звание адмирала.

- Ты желаешь мне дожить до глубокой старости, Жюль, - сказал Поль, спасибо, желаю и тебе того же, капитан французской литературы!

Жюль Верн опустил голову и, нахмурившись, ответил:

- Место капитана французской литературы вакантно с того дня, как умер великий Бальзак. Не делай из голубя орла, Поль. Я знаю мое место, и оно достаточно почетно. Я - прикомандированный от науки, не больше, но и не меньше. Продолжай о нашем "Грейт-Истерн".

Поль обвел взглядом горизонт, покосился на небо, недовольно покачал головой.

- Ночью будет буря, - сказал он. - Ветер меняет направление. Послушаем американскую музыку, Жюль.

Под грохот медных тарелок, горластых труб и большого барабана на палубе плясали пассажиры первого и второго классов. Длинноногие англичане и их миссис выделывали уморительные антраша. Со стороны можно было подумать, что пляшущие пассажиры забивают ногами гвозди в палубу, а левой рукой вертят кофейную мельницу. Океан недовольно ворчал.

На нижней палубе, куда спустились братья, играли на гармониках и пели на итальянском, немецком, английском языках. Слепой старик исполнял на скрипке неаполитанскую серенаду. В шляпе, что лежала подле слепого, одиноко поблескивала монета.

Ночью океан всерьез принялся за "Грейт-Истерн": он укладывал корабль на левый борт, потом поднимал на волну высотою в тридцать метров, с улюлюканьем и свистом опускал в бездну. Сверкали молнии - ветвистые, зигзагообразные, похожие на золотистый фейерверк, и Жюлю Верну казалось, что вот такую молнию он уже видел однажды в Историческом театре папаши Дюма. Жюль Верн был бледен, он тяжко страдал.

- И все-таки, - катаясь по своей койке, говорил он брату, путешествие - хорошая вещь. Здесь все настоящее; мне это нравится, несмотря на то, что вот-вот я встану на голову! Прости, Поль, я тебя ударил ногой в живот! 248

- Держись, Жюль, я лечу на тебя! - кричал Поль. - Погоди, еще не то будет! Бортовая качка ничто в сравнении с килевой. Сейчас мы занимаемся гимнастикой, а потом будем кувыркаться и ходить на голове.

- Поль, мне очень нехорошо, - жаловался Жюль Верн.- Не можешь ли ты попросить капитана, чтобы он прекратил это безобразие? Тебя здесь все знают, - пожалуйста, дружок!