Леонид Борисов - Жюль Верн

- Я намерен предложить вам небольшую помощь... - сказал Жюль Верн, задерживая Легро у выхода из дома.

Ткач энергично замахал руками.

- Нет, нет, большое спасибо, - сказал он. - Мы ждем от вас новых книг, новых романов, дорогой наш друг! Будьте здоровы! И всегда помните о том, что мы любим вас!

Легро и его сын уехали.

- Когда придет Дювель, - сказал Жюль Верн Онорине, - распорядись, чтобы он немедленно перевел пять тысяч франков в отделение Национального банка в Лионе. И пусть укажет, что деньги эти поступают в фонд бастующих ткачей. От кого? Указывать не надо, - просто от кого-то, кто хочет помочь...

Глава восьмая

СЛАВА

Чем старше он становился, чем больше жил, тем богаче делалась его выдумка, тем смелее и фантастичнее чувствовали себя герои его романов. Они совершали воистину неправдоподобные вещи, изобретали нечто граничащее с чудом, но проходило немного времени, и жизнь подтверждала реальность того, что не так давно казалось сказочным. Происходило это потому, что Жюль Верн во всех своих замыслах опирался на науку, на точные данные физики, астрономии и химии, он лишь предугадывал развитие этих наук, окрылял их своей мечтой, страстным желанием видеть человека летающим на аппарате тяжелее воздуха, способным видеть какое-либо изображение на расстоянии; находясь под облаками, переговариваться с землей посредством таких аппаратов, каких не было при жизни Жюля Верна. Он провидел будущее, он видел человека свободным и счастливым, наивно предполагая, что для этого достаточно одной науки, не умея (сегодня это кажется странным) понять того, что эта наука в одних руках служит делу освобождения, а в других закрепощает человека, работающего на пользу эксплуататоров. Рамуйо и Гудон, владельцы механической мастерской в Амьене, преподнесли Жюлю Верну в день его семидесятилетия особый, как они назвали его, "рабочий станок для сочинения романов": доска с металлическими линейками, которые плотно и неподвижно держат лежащую под ними бумагу. Слепой Жюль Верн пишет чуть повыше этой линейки, чувствуя ее мякотью кисти; за два сантиметра до окончания строки звонок предупреждает о том, что линейка переместится на один сантиметр ниже. Тот же звонок сообщает, что линейка опустилась последний раз: страница кончилась, она уже вся исписана; спустя минуту линейка механически поднимается и снова прижимает вставленный чистый лист бумаги.

- Я работаю, а мои герои позванивают, - дескать, помни о нас как следует, - шутил Жюль Верн, рассказывая о механическом приспособлении для работы. - Как жаль, что милейшие Рамуйо и Гудон не изобрели для меня такой машинки, которая заодно аплодировала бы в тех случаях, когда у меня получилось хорошо, и отчаянно освистывала при неудачах!

В семьдесять пять лет, за два года до смерти, Жюль Верн работал с большей продуктивностью, чем в молодые, зрелые годы. Он мечтал о своей сотой книге. "Еще полшага, - говорил он, - и я увижу эту сотую книгу! Еще пять шесть лет жизни, и я справлю юбилей, которому в загробной своей жизни позавидуют Дюма и Понсон дю Террайль! Я предвидел почти все из того, что возможно себе представить в области науки, я хорошо покружил голову моему читателю, я изобразил все видимое глазом и не сделал только одного: нигде не показал себя самого, нигде не хныкал и ни на что не жаловался".

Онорина советовала мужу начать свои воспоминания, рассказать читателям о детстве своем, юности, о встречах с Дюма и Гюго, о дружбе с Груссе и Реклю.

-Ты хочешь сказать, что мне уже пора приниматься за мемуары, - не без обиды произнес Жюль Верн и усмехнулся. - Не забудь, что договор с Этцелем продолжается, - его сын требует от меня два романа в год. Иногда мне кажется, что мои сочинения будут выходить и после моей смерти, - я говорю о тех, которые не успеют выйти при жизни.

-Тебе надо отдохнуть, а для этого самое лучшее писать воспоминания, настаивала Онорина. - Мы уже старики, Жюль.

- Мы только долго живем, - чуть дольше наших родных, - серьезно и строго отозвался Жюль Верн. - Когда-то человек жил сто и сто двадцать лет. Очень прошу тебя никому не говорить о том, что ты предлагала мне засесть за мемуары, очень прошу! Издатели купят все, что только ты предложишь им и сегодня и после моей смерти.

- Я умру раньше тебя, - сказала Онорина. Жюль Верн покачал головой, глубоко вздохнул.

- Так не бывает, - сказал он. - Много потрудившиеся писатели, художники, актеры и композиторы умирают раньше своих жен, Онорина. Но ты не грусти, - я что-нибудь изобрету и там, откуда никто не возвращается, я и оттуда дам знать о себе.

- Торопись со своими мемуарами, - еще раз сказала Онорина. - Этцель-сын напечатает их.

Издатели и в самом деле согласны были купить на корню все, что когда-нибудь могло выйти из-под пера Жюля Верна. Доходило до курьезов. Солидная американская фирма предлагала старому писателю высказать свое мнение о вещах, к литературе отношения не имеющих: о новом сорте зубного порошка, о разведении кроликов в штате Индиана, о фасоне вечернего платья для дам, приглашаемых на рауты. Жюлю Верну предлагали большие деньги только за позволение назвать его именем лакированные ботинки, изготовляемые фирмою Смит и сыновья. Жюль Верн, высоко ценивший юмор и шутку, ответил почтенному Смиту и его сыновьям, что он, французский писатель, согласен дать свое имя только гробам и саванам и больше ничему и никому.

Шутка была принята всерьез. Спустя две недели со дня отправки этого ответа к Жюлю Верну постучался высокий и тощий человек; он спросил у Онорины, сколько следует заплатить ее супругу за то, что он даст разрешение назвать своим именем комплект инвентаря для покойников. Онорину передернуло, она в испуге закрыла руками лицо. Представитель фирмы уселся в кресло и с азартом и страстью подлинного бога коммерции, в рот которому сунули длинную вонючую сигару, сказал:

- Дорогая миссис Верн! Каждый состоятельный американец - а у нас нет несостоятельных американцев - с радостью похоронит своего дорогого усопшего по форме номер первый, - условно назову эту форму "Жюль Верн": золотые дроги, серебряный гроб в форме ракеты, загримированные под вашего супруга факельщики. О, это даст нам много тысяч долларов! Вашему супругу это даст не один десяток тысяч долларов! Вот договор, - здесь надо поставить подпись. Одно слово: "Разрешаю". Имя и фамилия: "Жюль Верн". Разборчиво. И дата.

Онорина взяла договор, вошла в кабинет мужа и, упав в кресло, расхохоталась так, как делала это лет сорок назад. До слез и стона хохотал ее муж. Почтительно смеялся слуга, прибиравший в кабинете. Подвывал старый раскормленный Паспарту. В приемной, в первом этаже сидел доверенный фирмы "Вечное успокоение", - уж он-то поймал этого знаменитого француза! Двадцать тысяч долларов ему, пять тысяч себе за хлопоты; что же касается фирмы, то она заработает на сногсшибательной выдумке не менее двух миллионов в год. А потом этот француз может написать на эту тему фантастический роман, - фирма только поблагодарит. В приемную спустились Онорина и слуга, впереди них выступал исполненный недоумения Паспарту. Онорина вручила доверенному договор. Доверенный увидел слово "согласен", под ним "разрешаю" и еще ниже подпись. Однако у себя в конторе юркий человек с огорчением должен был признать этот договор абсолютно недействительным: вместо даты французский писатель написал следующее: "Чистилище. Проспект рая. Собственный склеп. Открыт для публики ежедневно. Не фотографировать".