Аркадий Ваксберг - У крутого обрыва

И вскоре (не очень-то вскоре: месяца через два), после того как один за другим по разным причинам отпали все «кандидаты», остался единственный — наиболее «подходящий». Это был некий Василий Соснин, владелец серого «Запорожца», купленного, кстати, на средства весьма сомнительные. Несколько лет назад он уже успел «отбыть срок», вернувшись, обзавелся семьей, стал работать, но так и не расстался со своей репутацией пройдохи и лоботряса. То его видели в темных компаниях, то он шатался, пьяный, по закусочным и буфетам. Все жалели жену — та плакала, но терпела: у них уже было двое детей.

Этот самый Соснин сразу после того, как ограбили Клаву, оказался вдруг при деньгах. Многие видели, как на следующий день он шиковал в ресторане. Вечером того дня, когда произошло ограбление, он вернулся домой поздно, причем так и не смог объяснить, где же он был. Правда, нашелся свидетель, который встретил Соснина примерно в те же часы в десяти километрах от места ограбления. Но долго ли добраться туда на колесах? И свидетель не засек точное время. И сам Соснин, которому ухватиться бы за это алиби, категорически отрицал, что там вообще был.

И — что самое главное — Клава опознала в нем грабителя. Без малейших сомнений. С первого взгляда. Он и правда был рослый, широкоплечий.

Мало того! Десятилетний мальчишка вышел в тот вечер во двор закрыть на ночь калитку и случайно увидел, как с пустыря на большой скорости выскочила легковая машина. Когда она сделала крутой вираж, тормоза взвизгнули, под колесами что-то стрельнуло, водитель притормозил, чтобы проверить шины. Было темно, горели только подфарники, да еще в глубине двора тускло светилось одно оконце. Но смышленый мальчишка заметил: рослый, широкоплечий… Когда ему показали Соснина, он сразу опознал в нем того шофера. Без всяких сомнений. И — с первого взгляда.

Одна улика цеплялась за другую, и все вместе они выглядели весьма убедительно. Публика негодовала: Соснин («вопреки очевидным фактам», — разъяснял мой сосед своей подружке) начисто отрицал все. Страсти особенно накалились, когда Клава взошла на сцену и недрогнувшим голосом повторила, глядя Соснину прямо в глаза: «Это были вы!» — «Нет, не я!» — упрямо возразил тот, и зал ахнул от возмущения. «Зачем ей лгать? — спросил судья. — Или у вас с Артеменко есть личные счеты?» Соснин пожал плечами. «Вот видите, — сказал судья, — почему тогда мы должны ей не верить?..»

Скажи он эти слова где-нибудь в кабинете, и я, наверное, пропустил бы их мимо ушей. Но здесь, в огромном зале, со сцены, они звучали иначе. Обнаженнее. Резче. И уязвимей.

Ну конечно же уязвимей!.. «Почему ей не верить?» Да потому, что закон требует не веры, а доказательств. Потому, что, веря этим показаниям и не веря тем, суд неизбежно становится на опасный путь п р е д п о ч т е н и я одних доказательств другим. Это значит, что свидетель Икс, у которого безупречная репутация и хороший послужной список, имеет больше надежды повлиять на судейское убеждение, нежели свидетель Игрек, в личном деле которого два выговора за прогулы.

А между тем далеко не всегда личные добродетели надежно гарантируют точность восприятия явлений и фактов, объективную их оценку, хорошую память. Разве злой умысел — единственная причина, по которой один человек возводит напраслину на другого? Сколько раз мы сталкивались и с добросовестным заблуждением, и с неодолимым стремлением выдать желаемое за сущее, и с самовнушением, и с — вольным или невольным — внушением со стороны… Со страхом, который вносит существенные поправки в воспоминания. С жалостью, которая делает то же. И наконец, со своеобразной «психологической аберрацией», когда то, что вначале высказывалось как нечто предположительное, самому рассказчику начинает со временем казаться бесспорным: допустимое и возможное выдается за быль.

«Почему мы должны ей не верить?» — спросил судья. Зал всколыхнулся: «Правильно! Как же это нашей Клаве не верить? Соснину верить, что ли?»

Цель, ради которой суд приехал в Дом культуры, были достигнута.

Но для чего, собственно, он приехал? Или — точнее: для чего ему стоило приезжать? Для того лишь, чтобы публично покарать человека, которому предъявлено обвинение? Или — чтобы досконально во всем разобраться? С особой придирчивостью проверить улики? Продемонстрировать высокий уровень правовой культуры, воспитывая в людях уважение к закону? Ведь закон, если неуклонно следовать его велениям, не помешает торжеству справедливости, не избавит истинного преступника от заслуженной кары.

Процессуальные гарантии, строжайшее соблюдение прав подсудимого, проверка и перепроверка всех сомнений, всех версий, всех доводов сторон — это как раз для того, чтобы преступник мог быть наказан. Но — обоснованно, доказательно и справедливо. Слушается ли дело в тесной комнатке нарсуда или в просторном зале Дома культуры — закон один. И соблюдаться он должен на выездной сессии столь же дотошно, как всюду. Пожалуй, еще дотошней.

Но вот адвокат просит суд обеспечить явку свидетеля: речь идет о человеке, который видел Соснина тем вечером в десяти километрах от места происшествия и который неизвестно почему на процесс не пришел. Правда, Соснин отказывается от своего алиби, но тем важнее перекрестный допрос: может, свидетель ошибся, может, Соснин намеренно что-то скрывает; а может быть, этот допрос даст ключ к разгадке. Не к той, что предложена обвинением, а какой-то другой.

Но нет, ходатайство отклоняется. («Не срывать же нам процесс», — заметил судья.) И другое: о проведении психологической экспертизы — для оценки способности ребенка (не ребенка вообще, а вот этого десятилетнего свидетеля) в темноте, при случайной и мимолетной встрече, воспринять и запомнить приметы водителя («суд сам разберется»). И еще одно: о вызове дополнительных свидетелей — очень важных, кстати сказать.

Слушалось бы дело в нормальных, а не особенных условиях, первое и третье ходатайства были бы удовлетворены непременно. А может быть, и второе. Если суд хотел вынести обоснованный приговор (именно этого он, конечно, и хотел), то свидетели, о вызове которых просил адвокат, были ему просто необходимы. Но не меньше, оказывается, ему было нужно другое: довести процесс до конца. В тот же день. Ибо собрались люди. Сотни людей. Они ждали финала. И дождались.

«Признать виновным… — читал судья. — Приговорить…» Зал взорвался аплодисментами…

Но это был, в сущности, не финал. Финал наступил гораздо позднее.

В буфет, где работала Клава, пришла посетительница. Протянула деньги, чтобы расплатиться. И Клава заметила на ее руке часы. Свои часы…

Как же попали они к той женщине? Та сказала, что ей подарил их парень, который недавно стал за нею ухаживать. Парень не отпирался, но утверждал, что часы купил на рынке у незнакомого человека. Сначала предполагали, что это просто сообщник Соснина, укрывший по его просьбе награбленное. Но проверка показала, что Соснин и этот парень не были даже знакомы.