Александр Васильев - Суд присяжных: последний шанс Фемиды. Адвокат в процессе с присяжными: стратегия и тактика защиты

В принципе, в такой трактовке, нормы права каких-либо нареканий не вызывают. Однако суды систематически подменяют понятие допустимости и достоверности . Ну, например, если подсудимому в ходе допроса пообещали, что в обмен на «нужные» показания его сделают свидетелем. Подсудимый поверил, дал эти показания, но обещаний следователь не выполнил. С точки зрения УПК РФ — эта ситуация никак не влияет на допустимость такого протокола допроса. Формальности его производства выполнены, а запрет на обман подсудимого (в отличии от запрета на пытки) УПК РФ не устанавливает. Но, если подсудимый заявит об этом в суде, он тут же получит замечание, а присяжных судья призовет не принимать эти заявления подсудимого к сведению и не учитывать их при вынесении вердикта.

Такая позиция судов влечет за собой следующий казус: если заявить ходатайство о признании протокола допроса недопустимым, то в нем будет совершенно обоснованно отказано, поскольку формальные требования при производстве допроса соблюдены и нарушений УПК РФ не допущено. Но если при этом заявить ходатайство о признании протокола допроса недостоверным, то судья практически наверняка откажет и в нем, на основании того, что оценкой достоверности доказательств занимаются исключительно присяжные. В итоге, появляется целый класс доказательств и сведений, оценка достоверности которых фактически выведена из сферы судопроизводства и не подлежит оценке ни со стороны присяжных, ни со стороны председательствующего! А это, в свою очередь, подрывает сами основы правосудия. Интересно было бы выйти с такой проблемой в Конституционный суд РФ, однако пока необходимого случая под руку не подвернулось…

Да и вообще, если уж на то пошло, обсуждение «недопустимости» доказательства в суде присяжных в принципе не имеет смысла. То есть если судья допустил до оглашения то или иное доказательство, допустимость которого оспаривает сторона защиты, то смысла рассуждать о его недопустимости в присутствии присяжных уже нет. Ибо присяжным все равно какая подпись в протоколе отсутствует или у какого специалиста нет должного диплома. Раз доказательство доведено до их сведения, оно уже стало предметом их изучения. Присяжным будет также в целом все равно допустимым ли способом получено признание вины, если в дальнейшем оно подкреплено другими убедительными доказательствами. Судьи прекрасно знают об этом, поэтому регулярно «молчаливо позволяют» прокурорам довести до присяжных ту или иную недопустимую информацию, ограничившись затем формальным указанием не воспринимать ее в качестве доказательства.

Об этом «супероружии» председательствующего писал еще в далеком 2004 году судья Мосгорсуда в отставке Сергей Пашин:

«…Определенные основания для таких взглядов дает действующее уголовно-процессуальное законодательство, нормы которого изложены крайне неудачно и противоречиво. Так, в части 7 статьи 335 УПК РФ говорится: «В ходе судебного следствия в присутствии присяжных заседателей подлежат исследованию только те фактические обстоятельства уголовного дела, доказанность которых устанавливается присяжными заседателями…». Однако пункт 1 части 1 статьи 333 УПК РФ предоставляет присяжным заседателям право «участвовать в исследовании всех обстоятельств уголовного дела». Выбор между этими нормами определяется ценностями и правопониманием судей, однако, даже отдав предпочтение первой из этих статей, нельзя зайти в выводах так далеко, как это сделали судьи теперь.

В определении Кассационной палаты Верховного Суда Российской Федерации от 24 февраля 1998 г. по делу Князева безосновательно утверждается: «В суде присяжных коллегия присяжных заседателей принимает участие в исследовании обстоятельств дела и разрешает вопросы только о факте. Все правовые и процессуальные вопросы входят в исключительную компетенцию председательствующего судьи и разрешаются без участия присяжных заседателей». Данная позиция не основана на законе потому, что в силу пункта 4 части 1 статьи 299, части 1 статьи 334, пункта 3 части 1 статьи 339 УПК РФ присяжные заседатели разрешают важнейший правовой вопрос о виновности подсудимого, а председательствующий разъясняет им нормы материального и процессуального права (пункты 2, 5, 7 части 34 статьи 340 УПК РФ)».

Источник: http://www.biblioteka.freepress.ru/doc/sud_pacshin.html

С тех пор мало что поменялось, разве что судебная практика, посвященная этому вопросу стала еще более изощренной и циничной. Например, если вопрос допустимости доказательства в присутствии присяжных не поднимался, но апелляционной инстанции очень хочется найти основания для отмены оправдательного приговора, эти самые «процессуальные вопросы» суд может с легкостью балаганного фокусника «выудить» из почти любого действия защиты. Например, оцените такую вот процессуальную эквилибристику, приведенную в Кассационном определении ВС РФ от 28.08.2012 года по делу №209-О12—4СП:

«В ходе допроса свидетеля К. стороной защиты выяснялся вопрос изготовления схем приложений к протоколу его допроса в ходе предварительного следствия. При этом данному свидетелю адвокатом Малютиным был задан вопрос: «Данную схему изготавливали Вы?». На что свидетель ответил: «Схему изготавливал не я. Мне она была представлена во время допроса …". Аналогичные вопросы стороной защиты были заданы свидетелям К., К. и М. чем фактически в присутствии присяжных заседателей поставлена под сомнение допустимость этих доказательств».

http://www.zakonrf.info/suddoc/3317afb753467ff659b65d6742ffc448/

Хотелось бы, взглянув в глаза этим служителям Фемиды, поинтересоваться: по каким таким приметам присяжные заседатели должны были догадаться, что указанные показания свидетеля ставят под сомнение допустимость представленной присяжным схемы, которая была допущена до предъявления председательствующим? Ведь для этого присяжным заседателям было необходимо, как минимум, иметь сведения о том, что такой порядок получения схем противоречит действующему законодательству.

В итоге, из этих скупых строчек судебного решения мы выводим глобальный философско-правовой вопрос: «Если исследуемое доказательство получено без нарушения норм права, то почему обсуждение порядка его получения должно вызвать у присяжных сомнения в его допустимости? Если же доказательство было получено с нарушением требований закона, то почему председательствующий признал его допустимым?».

Конечно, возможен и еще один вариант — полемика между сторонами о фактическом порядке получения спорного доказательства. Например, защита может утверждать, что показания свидетеля были продиктованы следователем, а свидетель только поставил под ними свою подпись. В свою очередь, прокурор может настаивать, что всю картину происшествия свидетель изложил в протоколе сам и, будучи гастарбайтером-дворником, изложил их с использованием специфических юридических терминов, которые знают и применяют все работники жилищно-коммунального хозяйства, а также что сделал он это, вспомнив обстоятельства произошедшего до самых мелочей, несмотря на ночное время суток, состояние алкогольного опьянения и десять лет, прошедших с момента описываемых событий. Но в этом случае спор между сторонами идет уже не о допустимости, а о достоверности доказательства. Насколько можно верить содержанию протокола допроса, полученному при (естественно) строгом соблюдении формальных процессуальных требований? В описанном выше случае, скорее всего, именно об этом и шла речь в судебном заседании. Вероятнее всего, исследуя данный порядок схем, защита прежде всего имела своей целью поставить под сомнение их достоверность. А исходя из полученного в итоге оправдательного приговора ей это и удалось, чего апелляционная инстанция потерпеть не могла. И вот на помощь прокурору приходит уже описанный процессуальный фокус — допустимость объявляется достоверностью, а достоверность доказательства в присутствии присяжных обсуждать нельзя.