Александр Васильев - Суд присяжных: последний шанс Фемиды. Адвокат в процессе с присяжными: стратегия и тактика защиты

Вот еще один пример, когда суд «путает» допустимость и достоверность. Определение ВС РФ от 25.07.2006 №64-О06—27сп:

«Кроме того, в нарушение ч.6 ст.335 УПК РФ после оглашения показаний Б., данных в ходе предварительного следствия, подсудимый в присутствии присяжных заседателей пояснил, что «Я не давал такие показания, частично они искажены…", «Может быть, я их подписывал, но я не давал такие показания», «Показания… не так сформулированы».

…Фактически подсудимый заявил, что его показания в ходе предварительного следствия были сфальсифицированы, то есть он в присутствии присяжных заседателей стал говорить о недопустимости ряда доказательств. Однако председательствующий никаких мер не принял.

Источник: https://www.lawmix.ru/vas/122019

Очевидно, что, если показания, которые давал подсудимый, отражены в протоколе допроса не так, как он их давал, причиной этого может быть не обязательно умышленная фальсификация. Это вполне могло быть результатом неточного отражения показаний следователем в силу коррекции стилистики протокола или по причине его невнимательности. Однако в этом случае оправдательный приговор отменить не получилось бы. И вот на свет извлекаются демагогические рассуждения о том, что на самом деле разговор шел о допустимости доказательства. Это все примеры, кстати говоря, обвинительного уклона российского правосудия, которого по утверждениям некоторых «специалистов» нет.

В российской Конституции записано, что подсудимый вправе защищать себя любым не запрещенным законом способом. Однако Конституция РФ как источник права в суде не котируется…

Касаемо нашего вопроса, речь идет об исследовании обстоятельств получения того или иного доказательства. Как уже говорилось выше, исследование этих обстоятельств вполне может влиять на оценку достоверности доказательства, относящегося к предъявленному обвинению. А какого-либо запрета на исследование указанных обстоятельств в УПК РФ не содержится. Однако это давало бы защите слишком обширные полномочия по оспариванию фальсификаций и откровенных недоработок следствия, а потому, вооружившись весьма своеобразным толкованием ст.334 УПК РФ, суды запрещают и это.

Исследование обстоятельств получения того или иного доказательства, практически всегда попадают под судейский запрет, хотя эти самые обстоятельства могут весьма красноречиво свидетельствовать о достоверности или недостоверности доказательства. Взять, например, заявления и замечания к протоколам следственных действий. Их судьи оглашать запрещают, но согласитесь, замечание к протоколу опознания в котором адвокат указывает, что в числе трех предъявляемых опознающему лиц только у его подзащитного отсутствовали шнурки в обуви — более чем красноречиво указывает на недостоверность (при формальной допустимости) доказательства. В итоге, в процессе с присяжными заседателями отдельные вопросы вообще «выпадают» из предмета исследования. При присяжных запрещено исследовать вопрос, например, получения доказательства под давлением или обманом со стороны следствия, а суд вопрос достоверности доказательства по этим причинам не решает.

Вот один из многочисленных примеров такой ситуации, Апелляционное определение ВС РФ от 15 сентября 2015 г. по делу №22-АПУ15—4сп оставившее в силе обвинительный приговор:

«Согласно ч.7 ст.335 УПК РФ в ходе судебного следствия в присутствии присяжных заседателей подлежат исследованию только те фактические обстоятельства уголовного дела, доказанность которых устанавливается присяжными заседателями в соответствии с их полномочиями, а именно вопросы факта.

С учетом этого обоснованно отклонено ходатайство защитника об исследовании с участием присяжных заседателей заключения эксперта №316 о выявленных у Бохова телесных повреждениях, поскольку применение недозволенных методов расследования дела не относится к компетенции присяжных заседателей».

И там же:

«Сведения о месте допроса свидетелей не имеют отношения к фактическим обстоятельствам дела, поэтому протокол допроса свидетеля Т. в этой части не мог исследоваться в присутствии присяжных заседателей».

Источник: http://www.supcourt.ru/stor_pdf.php?id=1380086

На самом деле, систематически повторяются ситуации, когда именно сведения о проведении того или иного следственного действия имеют отношение пусть и не к самим фактическим обстоятельствам, но к оценке достоверности этих самых обстоятельств, упоминаемых в протоколах следственных действий. Например, как оценят присяжные тот факт, что через десять лет после совершения преступления, в материалах дела (непонятно откуда) появляется некий засекреченный свидетель, который якобы видел все, что было нужно следствию? Или совсем простой вариант, когда несколько протоколов следственных действий составлены одним и тем же следователем в одно и то же время? Да, это не опровергает фактов, изложенных в обвинении, но вполне красноречиво характеризует степень достоверности таких доказательств.

А как вам такой случай из личной практики: найденный труп был опознан по отпечаткам пальцев, о чем свидетельствовала соответствующая экспертиза. Сами отпечатки, как следовало из какой-то бумаженки, подписанной каким-то оперуполномоченным, были получены путем дактилоскопирования кистей рук, изъятых у трупа. Вот только каких-либо документов о том кто, когда и на основании чего изымал кисти рук и куда их потом дел — в деле нет. Делает ли это дактилоскопическую экспертизу недопустимым доказательством? Нет, не делает, а вот сомнений в ее достоверности появляется более чем достаточно. Вот по этому ВС РФ так старательно и запрещает любые упоминания об обстоятельствах получения доказательств…

Помимо оспаривания допустимости, существует и еще один, куда менее известный запрет, связанный с таким свойством доказательства, как относимость . В данном случае, на помощь судейским «кудесникам» приходит весьма своеобразная трактовка требований ст.252 УПК РФ, согласно которой судебное разбирательство проводится только в отношении обвиняемого и лишь по предъявленному ему обвинению.

Казалось бы — вполне разумное правило, задачей которого является элементарная фильтрация судебного процесса от различного «доказательственного мусора» не представляющего интереса для разбирательства. Но любую благую идею можно извратить до неузнаваемости. В итоге, сейчас судьи сплошь и рядом используют эту норму как способ ограничить сторону защиты в объеме и тематике предоставляемых доказательств, объявляя неотносимыми любые сведения неудобные прокуратуре, в том числе и прямо упомянутые в формуле обвинения.