Григорий Диков - Стандарты справедливого правосудия [международные и национальные практики]

Говоря это, мы имеем в виду менталитет судейского сообщества, сформированного жестким нормативизмом нашей правовой традиции, в которой творческое начало в деятельности судьи всегда воспринималось как что-то недопустимое.

Заявитель — слово, традиционно употребляемое в русских переводах решений Европейского суда для обозначения субъекта жалобы в Суд. В большинстве дел по статье 6 (в ее уголовно-правовом аспекте) заявитель являлся обвиняемым в национальном уголовном процессе.

Двое судей Европейского суда в этом деле написали особое мнение. По их мнению, апелляционный суд не должен был гадать, было бы решение коллегии присяжных таким же или нет, а должен был назначить новое рассмотрение с участием присяжных, с чем нельзя не согласиться.

Следствие — в данное работе мы будем так называть часть уголовного процесса, предшествующую судебному разбирательству.

Обвиняемый для целей настоящей работы — общее понятие, обозначающее лицо, находящееся под подозрением, под следствием или под судом, сторона защиты на всех стадиях процесса. Термины «подозреваемый» или «подсудимый» используются в узком смысле слова только в исключительных случаях, когда это необходимо для сужения сферы толкования.

Из этого правила есть одно исключение — доказательства оправдательного характера, не раскрытые защите. Естественно, что такого рода доказательства не используются в обвинительном приговоре, однако и в этом случае может возникнуть проблема со статьей 6 Конвенции, если доказательства были скрыты от защиты (см. ниже).

См.: Практика применения УПК РФ / под ред. В.М. Лебедева. М. : Юрайт, 2009. С. 518, 558.

См.: Reid K. A Practitioner’s Guide to the European Convention on Human Rights. 3 rdcd. L. :Thomson Sweet and Maxwell, 2008. Р. 45.

Ibid. Р. 44.

Идея субсидиарной роли Европейского суда по духу близка концепции судебного самоограничения, которой во многих европейских странах описывается взаимоотношение, с одной стороны, между судами и административными органами и с другой — между судами разных уровней. Не вдаваясь в описание различных подходов и теорий, описывающих это самоограничение (по-английски judicial deference — см. интересный обзор R. Clayton, опубликованный по адресу: www.adminlaw.org.uk/docs/RichardClayton QC — July 2005. doc), заметим лишь одно — все теории сходятся на том, что судья не должен полностью подменять собой законодателя или исполнителя законов, он должен осуществлять судейскую функцию. Точно так же и вышестоящий судья не должен делать работу нижестоящего: у него есть своя, дополнительная (субсидиарная) функция в системе правосудия.

Эта логика наиболее отчетливо прослеживается в делах о лишении свободы: «Labita v. Italy», постановление от 6 апреля 2000 года, «Ilijkov v. Bulgaria» от 26 июля 2001 года, «Nikolov v. Bulgaria» от 30 января 2003 года и «Panchenko v. Russia» от 8 февраля 2005 года.

Впрочем, нельзя не признать, что Европейский суд в ряде случаев все же берется за работу внутренних судов и анализирует ситуацию по сути (см. «Galuashvili v. Georgia» от 17 июля 2008 года, «Kharin v. Russia» от 3 февраля 2011 года). Наверное, в наиболее очевидных случаях, когда факты и возможные выводы из них не вызывают никаких сомнений, Суд может позволить себе отступить от процедурного метода анализа и рассмотреть факты, так сказать, «по первой инстанции».

См.: Spencer J.R. European criminal procedures. Cambridge University Press, 2005. Р. 605. Здесь перечисляются следующие критерии, которыми руководствуется английский судья, решая вопрос об исключении доказательства: 1) серьезность нарушения (например, любое осознанное нарушение закона будет скорее вести к исключению доказательства, полученного с таким нарушением, чем случайное, непреднамеренное нарушение); 2) серьезность рассматриваемого дела (чем опаснее преступление, в котором обвиняют подсудимого, тем менее суды склонны исключать доказательства); 3) степень, в которой незаконность может повлиять на качество доказательства, его достоверность.

В некоторых странах существуют сложные правила доказывания того, законно или незаконно было добыто само оспариваемое доказательство. См., например: Spencer J.R. Op. cit. Р. 606.

Например, о Новой Зеландии см.: Mathias D. Unfairly observed rights // New Zealand Law Journal. [1998]. N 21.

См.: Кипнис Н.М. Допустимость доказательств в уголовном судопроизводстве. М. : Юристъ, 1995. С. 18.

Кореневский Ю.В., Падва Г.П. Участие защитника в доказывании. М. : Юристъ, 2004. С. 21.

По мнению авторов настоящей книги, физическое состояние потерпевшего должно учитываться при определении надежности его показаний, но не их допустимости.

Законность — соответствие требованиям национального (внутреннего) закона; внутренняя законность еще не означает соответствие ситуации Конвенции, но является в некоторых случаях условием для такого соответствия.

См.: Определение СК ВС РФ от 29 ноября 2006 года по делу № 11-006-88сп. Архив ВС РФ, 2006 (в: Практика применения УПК РФ. С. 193).

См.: Tigroudja H. L’équité du process pénal et la lutte international contre le terrorisme. Réflexions autour de décisions internes et internationales récentes // Revue trimestrielle des droits de l’homme. 2007. N. 69, 1 Janvier. Р. 11.

В Уголовно-процессуальном кодексе Германии содержится положение, которое очень близко к позиции Европейского суда в том, что касается «справедливости получения» доказательств, — это статья 136-а, первая часть которой гласит, что «свобода обвиняемого принимать решения и проявлять свою волю не должна быть нарушена дурным обращением, изматыванием, физическим давлением, использованием наркотиков, мучениями, обманом или гипнозом».

Разновидность этой классификации приведена в работе M. A. Beernaert «La recevabilité des preuves en matière pénale dans la jurisprudence de la Cour Européenne des Droits de l’Homme» (Revue trimestrielle des droits de l’homme. 2007. N 69. Р. 90).

Stephen J. History of the Criminal Law. [1883]. Цит. по: Lord Bingham of Cornhill. The Barnett Lecture at Toynbee Hall, 11 June 1998. URL: http://www.judiciary.gov.uk/publications_media/speeches/pre_2004/barnett_110698.htm#en16

Дело «Solakov» интересно сравнить с делом «Polyakov v. Russia» (постановление от 29 января 2009 года), в котором российское правительство указывало на то, что заявитель мог потребовать допроса дополнительного свидетеля на предварительном следствии, но не сделал этого. Суд отметил, что национальное право не препятствовало подсудимому заявлять подобного рода ходатайства на стадии судебного разбирательства, что он многократно делал. Суд заключил, что заявитель попытался воспользоваться своим правом и, даже притом что он не заявил возражений при переходе от стадии судебного следствия к прениям, это не значит, что он отказался от вызова свидетеля, на котором настаивал ранее. Очевидно, что любой обвиняемый, знающий о существовании свидетеля, который может доказать его алиби, будет с самого начала следствия добиваться его допроса. Ждать начала судебного разбирательства и испытывать на себе всю тяжесть уголовного преследования в таких обстоятельствах будет только тот, кто по каким-то причинам не доверяет следователю, не знает о существовании такого свидетеля и т.п. В конце концов, это может быть просто уловкой в руках преступника, который хочет затянуть процесс или запутать суд. Однако, как мы видим, Европейский суд в российском деле предпочел рассуждать более формально: если в законодательстве нет запрета на вызов свидетелей защиты в суд и не требуется, чтобы это ходатайство сперва было заявлено на следствии, суд должен как минимум рассмотреть его. Представляется, что в этом смысле российское дело более благоприятно для защиты, чем македонское, процитированное выше.